Л. Пантелеев - Том 1. Ленька Пантелеев

— Ну, что? — улыбнулась она.

— Ничего, — пробурчал Ленька.

— Не сердись, Алексей — божий человече, — сказала старуха. — Ты — молодец, доброе дело делаешь. Хороший, говоришь, дядька этот твой Василий Федорыч?

— Да. Хогоший, — ответил Ленька.

— А кто он?

Леньке было трудно объяснить, кто такой Василий Федорович. Просто хороший человек. А почему хороший, — этого словами не расскажешь. Вот Нонна Иеронимовна тоже ведь хорошая. А собственно, — чем? Смеется, грубит, кричит, как извозчик, шуточки вышучивает!..

Весь день шли — полями, лесами, дорогами, тропинками и межами. Заходили в деревни и на хутора, пили молоко, не щадя животов объедались хлебом, творогом, огурцами, салом, курятиной.

Постепенно компания беженцев таяла, рассеивалась. Почти в каждой деревне с кем-нибудь прощались, кто-нибудь уходил, отставал, сворачивал в сторону. Отстала московская красавица со своими близорукими девочками. Ушел на Гаврилов Ям розовощекий детина с дядькой Зиновьичем. Как-то незаметно исчез, растворился и Николай Александрович Романов.

«Наверно, за границу пробирается», — подумал Ленька, которому не хотелось так сразу расставаться со своей фантазией.

В деревне Быковке, уже под вечер, распрощались с Тиросидонской. Обнимаясь и целуясь с учительницей, Александра Сергеевна заплакала.

— Берегите нервы, дорогая, — сказала старуха, погладив ее по плечу. — Они вам еще ой-ой как пригодятся!..

А Леньке она сказала:

— И ты тоже, Бетховен… Играй на чем хочешь — на бандурах, на балалайках, на барабанах, — только не на маминых нервах. Понял меня?

— Понял, — улыбнулся Ленька. И, увидев, что учительница протянула ему руку, как-то неожиданно для самого себя нагнулся и приложился губами к этой грубой, шершавой, не женской руке.

…Расставшись с учительницей, Александра Сергеевна заскучала. Без Нонны Иеронимовны стало совсем трудно. Нужно было действовать и решать все вопросы на свой страх и риск.

До Чельцова оставалось еще верст пятнадцать-шестнадцать. И — самое страшное для Александры Сергеевны — впереди лежала Волга, через которую опять предстояло переправляться на правый берег.

Время было позднее, темнело. И, подумав, Александра Сергеевна решила остаться в Быковке до утра.

Хозяин избы, где они остановились, весь вечер был чем-то озабочен. Поминутно он куда-то выходил, с кем-то шептался, выносил из сеней во двор что-то тяжелое. Когда Александра Сергеевна попросила у него разрешения остаться на ночлег, он крякнул, переглянулся с женой, почесал в затылке.

— А вы вообще кто будете? — спросил он.

— Я же вам говорила… Мы — беженцы из Ярославля. Пробираемся к себе в деревню — в Красносельскую волость.

— Тесно у нас. Неудобно вам будет.

— Нам много не надо. Мы привыкли ко всему, можем и на полу переспать в крайнем случае… Я, конечно, заплачу вам, — сказала Александра Сергеевна, открывая сумочку.

Хозяин еще раз взглянул на жену.

— В сарае, что ли? — сказала та.

— А что ж. Верно… В сенном сарае переспите?

— Конечно, переспим. Чего же лучше?

— Ладно… идемте, коли так, — сказал хозяин.

Он привел их куда-то на задворки, отодвинул какой-то деревянный засов, распахнул низенькую широкую дверку… Ленька помнит, как сильно ударил ему в лицо опьяняющий запах свежего сена, как приятно защекотало в носу, закружилась голова, сладко заклонило ко сну.

Александра Сергеевна осторожно переступила порог сарая.

— А змей у вас здесь нет? — робко спросила она.

Хозяин что-то пробормотал.

— Что? — переспросила Александра Сергеевна.

— Змей-то, я говорю, нет, — ответил с усмешкой хозяин.

— А что?

— Ложитесь… ладно… Дверь за вами затворить?

— Пожалуйста.

— Ну, спите… спокойной ночи.

Ленька слышал, как, закрывая дверь, хозяин выругался и вполголоса сказал:

— Эх, жисть проклятая!

Ленька протянул руку, наткнулся в темноте на что-то мягкое, колючее и, не сгибая ног, упал, повалился на душистую и хрустящую кучу.

— Ох, мама! — воскликнул он в восторге, зарываясь с головой в сено.

— Тише! — остановила его Александра Сергеевна.

— Мамочка… не бойся… ложись…

— Где ты?

— Я здесь. На руку.

— Действительно, здесь чудесно, — сказала она, вздыхая и укладываясь рядом. — Но ты знаешь, мальчик, у меня что-то ужасно тревожно на душе.

— Почему? — спросил Ленька, запихивая свой бидончик в изголовье и обкладывая его сеном. — Мама… клади голову… подушка, — пробормотал он, зевая. Все тело его сладко, истомно ныло. — Что… почему… тревожно? — повторил он.