Л. Пантелеев: Том 1. Ленька Пантелеев

Даже та сентиментальная сцена, в которой изображается, как бузотеры все поголовно заплакали, когда Викниксор объявил им амнистию, даже она была тут же осмеяна: авторы издевательски назвали ее «Мокрая идиллия» и тем лишили ее оттенка слащавости.

Вся повесть проникнута той мальчишески-острой насмешливостью, тем юмором удали, озорства и задора, который был заметной чертой в душевном облике тогдашних беспризорников.

Этот юмор характеризуется словами: «море по колено», «черт не брат». При всей серьезности своего содержания, книга о республике Шкид вся искрится молодыми улыбками, о чем можно судить даже по названиям отдельных ее эпизодов: «Ищейка из ячейки», «Наркомбуз», «Четыре сбоку, ваших нет», «Гришка достукался», «Монашенка в штанах», «Часы оне механизмус» и так далее.

Вообще у Пантелеева талант юмориста. Его юмором окрашены не только «Республика Шкид», но и «Часы», и «Пакет», и «Последние халдеи», и «Буква „ты“», и «Карлушкин фокус», и автобиографическая повесть о «Леньке».

Посмотрели бы вы, как ведут себя дети, когда я читаю им знаменитый «Пакет». Каждое новое приключение отчаянно храброго буденовца Пети Трофимова они встречают даже не смехом, а хохотом. Между тем сами по себе эти приключения не забавны нисколько: это смелые подвиги лихого бойца, одушевленного незыблемой верой в святую правоту того дела, за которое он в любую минуту готов умереть. Чем же объяснить этот хохот?

По-моему, раньше всего он объясняется тем, что простодушный герой считает все свои геройства пустяковыми и о каждом из них повествует как о комическом случае, не стоящем серьезного внимания.

Даже когда его ведут на расстрел и он делает последние шаги перед смертью, он и тут подменяет трагедию — комедией.

«Да, Петя Трофимов, — говорит он себе, — жизнь твоя кончается. Последние шаги делаешь… И между прочим, эти последние шаги — ужасные шаги…»

Читатели готовы нахмуриться. Им начинает казаться, будто речь идет о предсмертной тоске. И с радостным облегчением они узнают, что не мысль о смерти огорчает героя, а сущая безделица, не идущая ни в какое сравнение с расстрелом:

«Мозоли мои, товарищи, окончательно спятили. Прямо кусаются мозоли. Прямо как будто клещами давят. Ох, до чего тяжело идти!»

Такая подмена предсмертного ужаса забавной жалобой на тесную обувь повторяется несколько раз на протяжении рассказа:

«Да, думаю, Петечка, мозолям твоим уж недолго осталось ныть».

И снова:

«Разрешите мне перед смертью переобуться. Невозможно мозоли жмут».

Всякое новое упоминание о злополучных мозолях вызывает в слушателях новую радость, ибо эти мозоли всякий раз возникают как успокоительный и даже веселый контраст с теми кровавыми ужасами, которые обрушиваются один за другим на героя.

Забавна центральная сцена рассказа, где изображается, как Петя Трофимов, очутившись в плену, глотает драгоценный пакет, чтобы тот не достался врагам, и вдруг у него изо рта вываливается какой-то красный комок.

«— Эй, — говорит офицер, — что это у него там изо рта выпало?»

Ему рапортуют:

«— Язык, ваше благородие…»

«Поглядел я на пол и вижу: да, в самом деле лежит на полу язык. Обыкновенный такой, красненький, мокренький валяется на полу язычишко. И муха на нем сидит».

Откусить свой собственный язык! Остаться на всю жизнь немым!

Читатель снова готов огорчиться. И снова трагедия оборачивается веселой комедией. Оказывается, этот «красненький и мокренький» комок совсем не язычишко, а сургуч от пакета, разжеванного Петей Трофимовым.

«Так это же, думаю, не язык. Это — сургуч. Понимаете? Это сургучовая печать товарища Заварухина. Комиссара нашего… Фу, как смешно мне стало».

По такой схеме построена вся эта повесть, по схеме приключенческой сказки: длинная цепь непреодолимых препятствий, которые, к радости малолетних читателей, всякий раз преодолеваются непобедимым героем. Казалось бы, ему вот-вот погибнуть, но в последнюю секунду к нему неожиданно приходит спасение, и он, как ни в чем не бывало, снова счастлив и снова смеется. «Фу, как смешно мне стало».

Но схема рассказа так и осталась бы схемой, если бы она не была оснащена богатыми словесно-речевыми ресурсами, придающими ей достоверность. Благодаря художественному воссозданию типической речи рядового бойца Конармии его монолог о пережитых им злоключениях и радостях приобретает убедительность исторической правды. Монолог этот, как и «Республика Шкид», обильно насыщен юмором, в основе которого опять-таки глубоко серьезная тема.