Л. Пантелеев - Том 1. Ленька Пантелеев

…Часа два он просидел на ковре — и чем дольше сидел, тем сильнее чувствовал под ложечкой томление, какое испытываешь на затянувшемся неинтересном уроке. Он уже набрался храбрости и хотел заявить, что ему пора домой, когда открылась дверь и в комнату, шурша шелковым платьем, не вошла, а вплыла молодая красивая женщина, очень похожая на Волкова — с такими же хрупкими чертами лица и с такими же тонкими черными бровями.

— Моя мама, — с гордостью объявил Волков.

Ленька вскочил, шаркнул ногой, споткнулся о паровую машину и, увидев возле своего носа тонкую бледную руку с розовыми миндалинами ногтей, ткнулся губами в эту хрупкую, крепко надушенную руку и назвал себя по фамилии.

— Очень приятно, — проворковала мадам Волкова. — Вовик мне о вас говорил. Чувствуйте себя, пожалуйста, у нас, как дома.

«Да! Ничего себе — как дома», — со вздохом подумал Ленька.

— А сейчас, пожалуйста, обедать. Вас ждут.

— Я не хочу, — забормотал Ленька. — Благодагю вас. Мне пога ехать. Я еще угоков не выучил.

— Не спешите. Успеете. Вовик вас отвезет… А уроки можете вместе учить.

Ленька понял, что погиб, и покорно поплелся вслед за Волковым — сначала в туалетную, мыть руки, потом — в столовую, где за большим обеденным столом уже сидело человек десять мужчин и среди них — высокий чернобородый господин с засунутой за воротник салфеткой, в котором Ленька почему-то сразу признал Волкова-отца. Так оно и оказалось. Волков подвел Леньку к чернобородому и сказал:

— Папа, разреши представить тебе. Мой товарищ, о котором я тебе говорил…

— А-а! Да, да, — веселым басом проговорил Волков-отец, показывая необыкновенно белые, ослепительные зубы и протягивая Леньке руку. — Приятно… Садитесь, юноша. Милости просим. Водку пьете?

Ленька понял, что хозяин шутит, сделал понимающую улыбку и, поклонившись гостям, сел рядом с Волковым-сыном.

— Представь, папа, — сказал Волков-сын, к удивлению Леньки, тоже засовывая за воротник крахмальную салфетку. — Когда мы ехали домой, нас на Пиколовом мосту какие-то хамки забросали камнями.

— Вовик, — остановила его мать. — Откуда эти выражения?! «Хамки»!..

— Виноват, Елена Павловна, — бархатным голосом перебил ее какой-то бритый человек в полувоенном френче, лицо которого показалось Леньке знакомым: портрет его он видел недавно в газете. — Не те времена, голубушка, чтобы обращать внимание на этакие тонкости. Пора называть вещи своими именами.

— И детям тоже?

— Увы, и детям тоже.

— Вовик, милый, ты не ушибся?

— Мы ускакали, — сказал Вовик.

За столом продолжался разговор, прерванный появлением мальчиков.

— Боже мой! Надвигается какой-то ужас.

— Ничего, ничего, Елена Павловна. Есть еще порох в пороховницах. Не с такими справлялись.

— В Учредительное они не пролезут во всяком случае. Будьте уверены. Задавим.

— Скажите, это правда, что генералы Корнилов и Деникин освобождены из-под ареста?

— Истинная правда, о которой не следует говорить громко.

— Вчера в Пассаже на моих глазах опять сорвали погоны с какого-то офицера…

— Пришьет. Невелика беда. Была бы голова на плечах.

— Папа, я тебе говорил, что Лешин отец был офицером?

— Говорил, Вовочка. Помню. Приятно… В каком же чине был ваш… гм… гм… родитель?

Ленька подумал, что на такое общество меньше чем полковником не угодишь. Но покраснел, кашлянул и сказал правду:

— Хогунжий.

Ему показалось, что гости и хозяева переглянулись насмешливо.

— Н-да. Это что же выходит — корнет или вроде этого? Значит, вы казак?

— Да, — гордо ответил Ленька. Он покосился на Волкова и увидел, что щеки того залились румянцем.

«Это он за меня стыдится», — понял Ленька.

Без всякого аппетита он ел горячую янтарную уху с рассыпчатыми слоеными пирожками. Пирожки застревали в горле, а мадам Волкова накладывала ему на тарелку все новые и новые порции и, улыбаясь, приговаривала:

— Кушайте, голубчик, кушайте…

На другом конце стола кто-то жиденьким голосом говорил:

— Не будем забывать, господа, что судьба России, а следовательно, и всех нас, решается в Учредительном собрании. Именно поэтому всеми силами, правдами и неправдами необходимо добиваться большинства…

— К сожалению, Оскар Осипович, правдами многого не добьешься, — показывая ослепительные зубы, весело пробасил Волков-отец. — Неправдами оно как-то сподручнее, как выражаются у нас на работах десятники.

— Миша, расскажи про Пелагею, — перебила его жена.