Всеволод Кочетов - Чего же ты хочешь?

– Зачем? – удивленно спросил Сабуров.

– А затем, чтобы, когда иностранный турист приезжает, ему бы сразу в гостинице и вручали со словами: «Сэр или леди, не извольте утруждать себя и зря не изводить вашу высокоценную заграничную фотопленку. Вот вам все, обычно и непременно вас интересующее и привлекающее».

– Остроумно! И что же вам ответили? – Еще пока не ответили.

Они распрощались, и Сабуров отправился спать. Лежа на мягкой постели в комнате с очень высоким потолком, он смотрел на прямоугольник окна, освещенный ярким уличным фонарем, и раздумывал об этом молодом человеке. Кто он? Студент ли, бродящий по улицам перед зачетами? Влюбленный ли, к которому не пришла на свидание его девушка? Что он не прожигатель жизни, это совершенно ясно. Серьезный, воспитанный. До крайности неудобно перед ним за дурацкий вопрос: не хотите что-либо купить? Вот доверься свидетельствам очевидцев!… Значит, против таких вот молодых советских граждан идут войной те, кто послал с группой Клауберга и эту мисс Браун? Значит, секс-бомбы, лохматые, немытые гитаристы, западное кино – все иные элементы «наведения мостов» имеют одну цель: растлить цельные молодые души людей Советской России и так демонтировать коммунизм? А на что это ему, Сабурову? Он однажды уже занимался «демонтажем» – в рядах гитлеровских войск. Он хорошо получил по физиономии. Нет, пусть мисс Браун на него не рассчитывает, он ей не соратник, прозревать в ее понятии он не собирается. Он будет заниматься только своим прямым делом. Вот так.

Наутро, после завтрака, они встретились в гостиничном холле с разбитной девицей, у которой, как у лондонских продавщиц, были густо накрашены синим веки; одета она была в более чем короткую юбчонку, то же дешевого пошиба, как у тех продавщиц, очевидно, являвшихся ее эстетическим идеалом.

– Итак, господа,– заговорила девица на плохом английском. – Я ваш гид, буду сопровождать вас по интересующим вас местам. Вы находитесь в Ленинграде, он занимает площадь… его население составляет… войны здесь было… после войны стало…– Она бойко, очень бойко называла цифры, сравнивая то, что стало после, с тем, что было до, смотрела при этом в угол комнаты под потолок, где ровным счетом ничего не было.

– Хорошо, – остановил ее наконец Клауберг, – просто замечательно все то, что вы нам сообщили. Но вы не сказали, специалист ли вы по русскому искусству и вообще знаете ли искусство?

– Как любой из нас, кто оканчивает институт иностранных языков. Мы обязаны знать все.

– Ясно,– сказал Клауберг Сабурову по-немецки.– «Посмотрите направо», «посмотрите налево». Русский вариант среднеевропейской гидессы.– И отправился в «Интурист» добывать специалиста.

День пропал. Зато назавтра они встретились с почтенным старцем, сотрудником Эрмитажа, специалистом, знатоком. Тут и Клауберг и мисс Браун, не говоря о Юджине Россе, отошли на второй план: все беседы со старцем вел Сабуров. Много ценного показал им старый человек и в Эрмитаже и особенно в Русском музее. Сабуров делал пометки, передавал их Юджину Россу, а тот, имея соответствующие разрешения, выхлопотанные у советских организаций через органы ЮНЕСКО, все, отобранное Сабуровым, фотографировал специальными фотосъемочными аппаратами на специальную пленку. Держать и направлять осветительные приборы ему помогали и Клауберг и мисс Браун. Главным в группе, само собой так получилось, стал на это время Сабуров. Он распоряжался, его распоряжения беспрекословно выполняли.

Старик был знающий. Он знал не только искусство, он знал историю и истории. Он, оказалось, еще в революцию участвовал в национализации ценностей, предметов искусства.

– Вы не представляете,– говорил он, забывая, с кем ведет разговор, – какие богатства накопила к тому времени наша российская знать и наша буржуазия! Юсуповы, Шереметьевы, великие князья из дома Рома новых, сами Романовы – чего только у них не было! Тициан, Рембрандт, Рубенс, даже Леонардо да Винчи! Но вот русской старины – ее, представьте, было меньше, несравнимо меньше, чем приобретенного на Западе. Все везли из Европы. Этакое дремучее российское низкопоклонство перед вами, западниками, сказывалось. Русской стариной не многие, нет, не многие владели. Вот, помню, пришли мы в один особнячок на Английском проспекте… Не солгать бы, сабуровский, что ли…

– Чей? – переспросил Сабуров, чувствуя, каким жаром охватило все его тело при этих словах.

– Сабурова, помнится, Сабурова,– говорил старик, не замечая волнения своего собеседника.– Вельможа был такой, столыпинский приспешник. А до Петра Аркадьевича Столыпина Сабуровы эти вокруг самого Победоносцева крутились. Так вот, там, в сабуровском особняке, кое-что из нашей старины обнаружилось.