Михаил Панин - Матюшенко обещал молчать

На улице — апрель. Перед окном мокнут под скорым дождиком старые заскорузлые тополя. Но небо в голубых глубоких озерах. Ветер теплый. Влажный, свежий весенний ветер, пахнущий чем-то далеким, прошлым ли, будущим — не угадать, но чем-то более счастливым, чем настоящая жизнь. По мокрой заводской дороге, прикрыв голову газетой, идет красивая женщина. Прыгает через лужи, оглядывается, осматривает забрызганные сапоги. И тогда особенно соблазнительны ее полные тугие ноги. Костя провожает женщину долгим-долгим взглядом... Он начинает думать о том, что, в сущности, молодость никуда не уходит от человека. Просто проходит ее время, и она затихает в нем, как песня, но звучит, неслышно и тайно, до самой смерти. Иначе чем объяснить тогда тот факт, что с каждой весной Костю, седого уже человека, женатого, имеющего взрослую дочь и любящего своих близких, — с каждой весной его все сильней пьянит случайная женская улыбка.

Кто-то кладет ему руку на плечо:

— Послушай, Костя...

Виктор Петрович подошел, как всегда, неслышными шагами, проследил, куда это Костя смотрит. Наморщил лоб.

— Девушками интересуемся?

Костя нехотя отворачивается от окна. Ему интересно, куда пойдет женщина: в отдел энергетика или в двадцать шестой цех. Но Виктор Петрович протягивает ему какой-то бланк:

— Ты очень мало написал в соцобязательствах. У всех пять пунктов, а у тебя три.

— А что я напишу?

— Ну, напиши, что обязуешься не нарушать производственную дисциплину.

— А я ее никогда не нарушал.

— Ну, что тебе, трудно написать? Все пишут.

Костя смотрит на начальника. Внимательно.

— Ладно, — говорит, — напишу...

И пишет:

«Обязуюсь не нарушать производственную дисциплину и общественный порядок».

— Теперь это... — и начальник, не читая, прячет бумагу. — Про плиту не забыл?

— Не забыл. Вот покурю, дождь, может, пройдет.

Костя высовывает голову в окно. Женщина уже далеко, стоит под навесом у двадцать шестого цеха, моет сапожки под водосточной трубой. Подумав самую малость, Костя бросает окурок, надевает кепку.

— Пожалуй, пойду...

— Подожди, дождь кончится.

— Не размокнем! — Костя берет под руку завернутую в плотную бумагу алюминиевую плиту, поднимает воротник. — Пошел! — В дверях оборачивается, прищуривает глаз. — А вы, я смотрю, Виктор Петрович, женщин не любите...

Киселев в недоумении поднимает на него глаза.

— Что? Женщин? — пожимает рассеянно плечами. — При чем тут женщины?

— Да так, ни при чем. Только я вот замечаю: те, кому везет, женщинами оч-чень интересуются. Отчего бы это?

Костя догнал незнакомку у двадцать шестого цеха.

— Скажите, пожалуйста, который час?

— Без двадцати двенадцать.

— Спасибо. Вы очень любезны.

Костя изысканно вежлив, деловит. Но, встретив его взгляд, женщина опускает глаза и, пряча улыбку, отворачивается. Они стоят рядом под навесом у двадцать шестого цеха. Женщина рассеянно смотрит, как дождь разбивается об асфальт у самых ее ног, обдавая брызгами блестящие лиловые сапожки. Костя топчется возле нее, озабоченно поправляет под рукой плиту. Достает из кармана папиросу.

— Разрешите закурить? Благодарю вас. Правда, скверная погода? Дождь...

Женщина пожимает плечами. Отчего же, ей нравится дождь. Свежий весенний дождик. И не отвечает Косте.

Но Костя невозмутим. Не прошло, и не надо. Попробуем с другого конца.

— Вы, наверное, недавно у нас на заводе работаете?

— А вы почему так решили?

— Да так. Что-то я вас не видел раньше.

— А вы всех знаете, кто на заводе работает? Завод большой.

— Не всех. Но всех стоящих женщин знаю.

— Значит, я, по-вашему, стоящая женщина? Спасибо. Вы очень любезны... А что это такое — стоящая женщина?

— Стоящая женщина? — Костя не задумывается ни на секунду. — Это женщина, на которой хочется жениться.

Женщина тихо смеется.

— А вы разве не женаты?

— Как не женат? Женат!

— Значит, жена плохая?

— Нет, хорошая!

— Странно...

— Ничего странного нет, — Костя ясно и весело смотрит в глаза незнакомке. — Странного ничего нет. Своя жена хороша, а чужая... Словом, как волка ни корми, медведь все равно толще.

Не Костя это придумал. Костя только развил эту мысль в том направлении, что даже свою жену почему-то лучше любить, ну, хотя бы в чужом сарае...

— А вы, наверное, инженер? — напирает он.

— В общем, да.

— А почему — в общем?

— Так...

— А я сварщик. Шестого разряда. Я на заводе тридцать лет работаю. Не верите?

Женщина искоса, недоверчиво смотрит на него. Лицо у Кости молодое, и уши торчат, как у мальчишки.