Присматриваясь к травмированному месту, он пару раз осторожно присел, попрыгал, сделал глубокий вдох и, смахнув выступившие слезы, поковылял к воде. Слава богу, кажется, все обошлось благополучно, и через минуту он уже демонстрировал публике вполне приличный баттерфляй, подняв волну и сверкая над водой ярко-оранжевым задом.
— А не пора ли нам перекусить? А, Виктория? — еще немного погодя кричал он чуть ли не с другого берега. — Ты что, решила мужа голодом морить?
Закусывал он с великим аппетитом, сам доставал из сумки яйца, огурцы, хлеб, делал бутерброды и торжественно вручал их детям и жене.
— Мы с Викторией любим поесть. Все деньги на жратву уходят, — уплетая колбасу с огурцами и запивая компотом из бутылки, доверительно сообщил он. И всем тоже захотелось есть, и все, как по команде, стали доставать свои припасы.
Пообедав, Марик взял подстилку, ушел в кусты, лег там и вскоре захрапел. Да так громко, что Виктория, собиравшая в газету остатки пищи, вздохнула и, не говоря ни слова, запустила в него огромным желтым огурцом. Марат Константинович затих. Немного погодя тетя Тама прислушалась и сказала Вадику:
— Поди, парень, глянь, она его там не убила?
Вечером Гурский подстерег на улице тетю Таму с Галиной, они ходили за молоком, взял их под руки и, понизив голос, доверительно спросил, а как тут в его отсутствие ведет себя его жена. Не гуляет?..
От неожиданности тетя Тама расхохоталась на всю Лесную улицу, Галина беспомощно отвела взгляд, а Марик спокойно подождал, пока тетя Тама перестанет смеяться, и сказал:
— Вы меня извините, я понимаю, что это смешно и даже неприлично. Но, знаете, у нас с Викторией сложные отношения...
— Вы что, серьезно? — набросилась на него тетя Тама.
— А что?
— Ничего! — И тетя Тама снова засмеялась. — Вот фрукт! Вы же говорили: у вас дома ружье висит?
— Ружье-то висит, — ничуть не обидевшись, вздохнул он. — И все же, простите, вы ничего не замечали?
— Нет, мы ничего не замечали, — твердо сказала тетя Тама.
Он в раздумье пожал плечами, словно сопоставляя сказанное тетей Тамой с другими имевшимися у него сведениями.
— А вы меня не обманываете? Женская солидарность, так сказать...
— Пошли вы к черту! — уже не на шутку рассердилась тетя Тама. — Ничего мы не знаем, и давайте оставим этот разговор. Разбирайтесь со своей женой сами. Этого мне еще не хватало!
— Ведь если что, я все равно узнаю, — пригрозил он.
— А вы не выпили случайно? — вспыхнула Галина.
— А вы мне подносили?
— Послушайте.
Но его не так-то просто было смутить..
— Слушаю, милая, — передразнил он Галину, словно знал ее по крайней мере лет двадцать. — Нет, я не пью. Мы живем с семьей на одну зарплату, у нас есть кое-какие сбережения, но все равно не очень-то выпьешь, когда двое детей. Их и обуть, и одеть надо, и самим одеться. Попробуйте!
— А почему тогда ваша жена не работает?
— Спасибо. Она уже работала один раз...
— Надо же! А где, если не секрет?
Нет, у него ни от кого не было секретов.
— Медсестрой в санатории, — объяснил он. — У нее среднее медицинское образование. Мы жили на Камчатке, а там хорошо платят. Жаль сидеть дома. Так я чуть с ума не сошел. Вы же видите, какой она лакомый кусок. Ей мужчины проходу не давали. А она слабохарактерная. И потом, знаете, из мещанской семьи. Любит ресторан, танцы и все такое. Из-за нее один полковник жену бросил. Так я тогда сказал: обойдемся без твоих денег, прокормлю, лучше сиди дома и занимайся детьми. Вы видели, какие у меня дети?
— Очень хорошие дети.
— То-то. Я в лепешку расшибусь, вагоны грузить буду, а жизненный уровень семье обеспечу. У меня очень хорошая семья.
— Хорошая, а спрашиваете такие вещи, — сказала Галина.
— Спрашиваю, — уныло кивнул он. — А что делать? Вот выйдете замуж, узнаете, что такое семейная жизнь.
— Как же, знаем...
Почему-то на этот раз он рассердился.
— Ничего вы, я вижу, не знаете! Гонору много, а знания жизни нет.
— Послушайте! Какое ваше дело? Кто вам дал право оскорблять?
— Ох-ох-ох! Оскорблять. А что я такого сказал?
— Вы дурак! — уже не могла сдержать себя Галина.
— От дуры слышу. Правда, Тамара Николаевна?
— Бог с вами, — сказала тетя Тама. — Идите, Марат Константинович, своей дорогой, а мы пойдем своей. Спокойной ночи.
И она увела готовую впасть в истерику Галину в дом. А он, представляете, постоял, постоял и крикнул им вслед:
— Я никому не позволю вмешиваться в мои семейные дела! Моя жена — чистейший человек! Да, чистейший, человек!
Читать дальше