Сергей Алексеев - Наш колхоз стоит на горке

— Осторожней, товарищ Савельев, — насупился секретарь. — Ты наши кадры не трогай. Умом не блещет — согласен. Не слепой — вижу. Но исполнителен. — Секретарь задумался, взглянул на Савельева. — Вот что, Степан Петрович, как посмотришь, если тебя на работу в район?

Савельев покачал головой.

— Что, не прельщает?

— Нет, почему же? Но и в колхозах люди нужны.

— Нужны. Ой как нужны! — вздохнул секретарь. — Всюду нужны. Ну что же, ступай. — И опять повторил: — Гвардия у тебя, гвардия.

«Что это он все время про гвардию говорит?» — подумал Степан Петрович.

Секретарь уловил непонимающий взгляд Савельева.

— О людях твоих говорю. О людях. — Секретарь усмехнулся. — Два часа вот тут у меня просидели. Чуть шкуру с живого не сняли.

Секретарь взял Савельева под руку, подошел с ним к двери. Раскрыл. Глянул Савельев — вот она, «гвардия». Стоят перед ним Червонцев, бригадир полеводов Елизавета Никитична, или попросту — тетя Лиза, Нютка Сказкина, Сыроежкина Анисья Ивановна и даже Григорий Сорокин.

— Ну, получайте своего председателя, — произнес секретарь. — Ершист он у вас, ершист.

Возвращались из района все вместе на грузовой машине. Савельеву предложили сесть в кабину, но он отказался. Распахнул дверцу перед Елизаветой Никитичной. Но и та отказалась. И Анисья Ивановна тоже.

— Я там, наверху, — улыбнулась Анисья Ивановна. — Там воздуха, света больше.

Залезли все в кузов. Стояли, облокотившись на кабину, плотно прижавшись друг к другу.

А навстречу бежали родные поля. И солнце светило в небе. И ветер бил в лица. Бил, вышибал слезу.

Но неожиданности этого дня не закончились. Едва вернулись в Березки, едва Степан Петрович скинул свою районную пару, как вбежала в избу Нютка Сказкина и закричала:

— Ой, что будет, что будет, Степан Петрович!

— Ну, что там еще?

— Вася, опять Вася…

— Что — Вася?

— Дознался Василий: Параев писал.

— Ладно, бог с ним, с Параевым, — махнул Савельев рукой. Потом забеспокоился, встревожился. Уж больно взволнована Нютка. — Неужто Василий его побил?

— Побил, — простонала Нютка. — Что будет, что будет, Степан Петрович!..

Однако ничего не было. Параев смолчал.

Рыжий Лентя чем-то в деда. Даже во многом. Видимо, черты характера в роду Опенкиных повторяются. Через колено. Потому что отец Ленти, то есть сын деда Опенкина — Серафим Опенкин, человек абсолютно смирный. И старики говорят, что и у деда Опенкина отец, то есть дед отца Ленти, тоже был мужик смирный, почти что робкий и уж совсем не болтливый.

Озорство в Ленте проявилось на втором же месяце от рождения. Разбросав пеленки, он выполз из люльки и бухнулся на пол. Говорят, то же самое было и с дедом Опенкиным, и тоже на том же месяце. Впрочем, случаи эти в селах совсем не редки. И тут могло быть просто случайное совпадение.

Но, по мере того как рос Лентя, этих совпадений становилось все больше и больше.

В три года Лентя объелся в лесу какой-то негодной ягоды, и его чуть не похоронили. То же случилось в свое время и с дедом Опенкиным.

На шестом году жизни Лентю бодал козел и оставил рубец на левой ноге. Такой же точно рубец и по той же самой причине был и у деда Опенкина, только на правой.

На восьмом году и тот и другой тонули в реке.

С пяти лет и до ухода в солдаты деда Опенкина ежегодно лупили за покражу соседских яблок. Лентя пока не достиг призывного возраста, но бьют его за яблоки тоже с пяти годов.

В десять лет Лентя попал в лисий капкан. Та же история произошла и с дедом Опенкиным, только тот угодил в волчий, и в лесу, а не на поле, как было с внуком.

Последняя беда с Лентей произошла совсем недавно. Был в Березках бык Маврикий. Бык племенной. Силы огромной. Роста огромного. Глазищи злые. Кольцо в носу. Ударит рогами — бревно навылет. Двинет копытом — земля дрожит.

Сорвался с привязи как-то Маврикий. И надо же, чтобы случилось так, — не за кем-то другим помчался, а выбрал именно Лентю.

Ленте бы больше не жить. Но тут подвернулась береза. Быстрее кошки взлетел на березу Лентя. Как он туда попал, все поражались! Береза высокая, сучьев нет, ствол не меньше чем в два обхвата.