Лодка была широкая, устойчивая, специально для бурь сделанная; она лишь чуть покачнулась, когда Анни вернулась на свое место. Когда-то лодка шла легко, но теперь стала тяжелой, набухла от воды и начала течь. Пришлось снова взять черпак и вычерпывать воду из лодки. «Был бы Васселей, лодку бы починил, — подумала Анни. — Хоть бы знать, где он скитается».
Через полгода после свадьбы Васселей ушел в Финляндию, чтобы не попасть на германскую войну. От армии ему все равно не удалось отвертеться. В Каяни его задержали, отправили в Петроград, оттуда на фронт. Каждый вечер Анни, мать и отец Васселея молились, упрашивая бога уберечь Васселея от пуль. Но всевышнего об этом просило так много верующих, что не все молитвы он мог выслушать. Васселей пробыл на фронте два года, на третий пуля пробила ему грудь навылет, а другая пуля перебила руку. Полгода он провалялся в лазарете, потом его отпустили долечиваться домой. На фронт он уже не вернулся: большевики взяли власть и свергли тех, под чье командование Васселей должен был идти.
Закутанный в толстый материнский платок, Пекка согрелся, и его начало клонить ко сну. Мать уложила задремавшего мальчика позади себя на носу лодки. Приятно было лежать, прильнув ухом к борту, слушать, как вода плещется о нос лодки, и разглядывать, как коса на спине матери медленно покачивается в такт гребле. Мать гребла и тихо пела:
Спи, утеночек мой милый,
засыпай, моя отрада.
Утка выплыла за мысом
и утятам песню пела.
Увела малюток в заводь,
в камышах детей укрыла…
— Спи, Пекка, спи, — сказала мать, заметив, что сын одним глазком следит за нею. Она поднялась и накрыла его своей шинелью. Когда она снова взялась за весла, вторая коса тоже оказалась на спине, и теперь уже две косы вместе начали качаться в такт движениям матери.
Приходи, старик волшебник,
принеси к нам сон с собою,
чтоб спалося сладко-сладко!
Сон плывет на тихой лодке,
на санях скользит на быстрых…
Мама умела петь, а бабушка — мастерица сказки сказывать. Сказки она обычно рассказывала вечером, когда становилось темно, при свете камелька или на печи. Особенно приятно было их слушать, сидя перед жарким пламенем камелька. Весь красный угол освещается каким-то желтоватым, беспокойным светом. Свет этот словно живой, он все время движется с одного места на другое, колыхается, вырисовывая причудливые тени, то темнеет, то опять разгорается ярко-ярко. А тени на стене то исчезают совсем, то снова появляются. Но в кутнем углу и возле дверей хоронится темнота. Темнота тоже двигается, живет. Кадка с водой, стоящая возле дверей, выплывает из темноты толстая-претолстая, большая, точно замок, которым должен овладеть Тухкимус, чтобы спасти царевну, потом замок исчезает, и кадка становится похожей на ступу бабы-яги. Когда огонь в камельке догорает, залезают все на печку. Угли в камельке долго светятся, и при их медленно затухающем отсвете бабушка рассказывает о том, как Тухкимус совершал путешествия в удивительные страны за тридевять земель, где все было не так, как в Карелии. А в трубе воет метель, таинственным голосом своим вторя бабушке, которая говорит, что мир велик и много в нем странного, но все равно не надо бояться, надо быть смелым и делать людям добро.
Песни матери Пекке обычно приходилось слушать в лодке на озере. Ритмичное постукивание весел в уключинах, плеск воды о борта, небо, то голубое, ясное, то облачное, — все это создавало свой особый фон. Облака тоже могут рассказать многое: если всмотреться в них, увидишь и белые замки, и снеговиков, и белых медведей. А сегодня тучи нависли низко-низко, и были они такие хмурые, что даже разглядывать их не хотелось. Под плеск воды было приятно дремать, слушая сквозь сон, как мать уговаривает старика волшебника «завязать глаза ребенка ниточкой шелковою».
Анни оглянулась. Мальчик спал. До берега было еще далеко. «Только бы ветер вдруг не поднялся!» — мелькнуло у Анни. Озеро-то своенравное, оно может ни с того ни с сего вдруг запениться, вскипеть огромными волнами, и тогда лодку начнет заливать, и в одну минуту можно промокнуть до ниточки. Анни даже пожалела, что взяла с собой сына.
Наконец лодка подошла к берегу и вошла в густые камыши. Шуршание тростника о борта лодки разбудило Пекку.
— Уже приехали?
— Уже, родненький, уже.
С большого, открытого болота в озеро впадал ручей. В его устье и были поставлены мережи. Верхняя часть самого большого кольца возвышалась над водой, от него в обе стороны шли по воде поплавки боковых мереж. Едва лодка приблизилась, вода в мереже забурлила, кольцо заколыхалось так, что закачался и кол, к которому мережа была привязана.
Читать дальше