Порфирий Андреев - Крутые версты от Суры

Как же мне теперь быть? Школу откроют не раньше понедельника. Позвать кого-нибудь? Ни в коем случае! Стыдно, засмеют, потом прохода не будет. Осмотрел кругом все. Окна двойные, мне не открыть. Снова вышел в сени, зашел в уборную. Дыра порядочная, пожалуй, пролезу. Полез туда. С трудом протолкался вниз и очутился по колено в зловонной жиже. Мое счастье, что внизу оказалась мерзлота, не успела растаять, а то мог и совсем утонуть. С трудом выбрался в сторону, пополз к задней стенке. Тут только понял, в какую западню попал: ведь задняя стенка заколочена досками, как же я об этом раньше не подумал? Теперь мне хана, не могу обратно выползти, не могу и вперед выбраться! Заплакал. С колокольни разливается над селом малиновый пасхальный перезвон, принаряженные мужики и бабы торжественно шагают к церкви, у входа размашисто крестятся и исчезают на паперти, мне все видно в щелочку между досками, а я сижу и горько рыдаю. Долго ли я так просидел - трудно сказать, может, час или два. Видимо, странные звуки, исходящие из под здания школы, привлекли внимание прохожих. Услышав человеческие голоса, я заревел еще громче.

Подошли мужики:

- Кто там? Что делаешь?

- Выйти не могу! - ору я, всхлипывая.

Узнав в чем дело, мужики принесли топоры, сбили доски и освободили меня. Весь окоченевший от холода, грязный и вонючий, я пробираюсь задами домой.

Вот во что иногда обходится любовь к искусству!

Это были годы коллективизации, годы коренной ломки старых устоев, старой патриархальной деревни. В своем дневнике я подробно описал эти события, не пропуская ничего, сам старался вникать во все, понять происходящее.

Обновление лаптей

Незаметно прошел год, наступила опять осень. Дядя уже старый холостяк, ему 30-й год, стал прижимать меня, лишний нахлебник ему ни к чему. Мать завязла по уши в своей новой семье, кругом нехватки, помочь мне она ничем не может. Одно я знаю твердо: надо учиться, непременно учиться! Я стал студентом педтехникума. Учителя в большинстве те же, что учили нас в школе, классы тоже те же, кажется, ничего не изменилось.

Главное содержание моей жизни тех дней - это, безусловно, книги. Теперь я получил доступ в библиотеку техникума. Основной фонд библиотеки - это книги бывшего Ядринского реального училища, помещавшегося раньше в здании техникума. На многих книгах стоял штамп "Библиотека бр. Таланцевых", крупных заводчиков, построивших в Ядрине спиртзавод и маслозавод, Понятно, с каким интересом я рылся в этом богатстве. Читал дома, читал и на уроке, под партой. Я приспособился читать и одновременно слушать учителя, при частой тренировке это не так уж и трудно.

Другим увлечением был духовой оркестр. Как раз Мирон Иванович набирал новый состав. Я первым схватил трубу. Скоро научились играть Интернационал, Егерьский марш, туш, краковяк, дело пошло удивительно быстро и споро. Через какой-нибудь месяц уже выступали, а ездили по деревням по случаю 10-летнего юбилея Чувашии. Но недолги были наши радости: по чьему-то головотяпскому приказу у нас отняли трубы и передали их городскому клубу. Там немного подудели и заперли их в кладовку, больше в Ядрине оркестра не стало.

По субботам все так же несемся в Чебаково, потрясая пустыми котомками и голодными желудками, а в воскресенье - обратно в Ядрин. Положение мое после ухода матери и смерти дедушки заметно ухудшилось: плохо стало с питанием, одеждой, а особенно с обувью. Дядя в колхоз все еще не вступает, надел земли на мою долю у дяди. Летом я наравне с взрослыми работаю в хозяйстве, но недельный паек мой уменьшился. Сам я вырос, мне уже шестнадцатый пошел, аппетит тоже соответственно возрос. Одет я все еще в холщовую рубаху, на ногах лапти, но и их не хватает. Вот когда я вспомнил дедушку! Уж он-то точно не оставил бы меня без лаптей! Зимой хожу в больших подшитых валенках, летом босиком, но в осеннюю и весеннюю распутицу прямо беда, хоть караул кричи. Весной Сура разлилась, домой попасть нельзя, а лапти расползаются катастрофически. Что делать?

Думал, думал и решился. А, будь что будет, семь бед - один ответ. Вооружился ножом, дождался темноты и вышел на улицу. Прошлой весной улицы города обсадили молодыми липами. За лето они разрослись, раскинулись в сторону своими ветвями. Прямо любо-дорого смотреть! И вот я, будущий народный просветитель, иду ночью, как вор, чтобы срезать их, уничтожить для своей потребы. В центре нельзя, тут лампы, да и люди ходят, надо в глухие улицы, где темно и людей меньше. Долго крадусь по улице, прислушиваюсь, не слышно ли шагов, дрожу от страха, сердце готово выскочить. Вот решаюсь, быстро нагибаю одно деревцо, срезаю, потом другое. Хватаю добычу и бегу в сторону. Очищаю ветки, ломаю пополам, прячу под мышками и осторожно пробираюсь на квартиру. Мой приятель - квартирант Степан волнуется: