Порфирий Андреев - Крутые версты от Суры

Было начало марта, снег уже таял, а колдобинах и низине образовались целые озера воды. Тут я совершил первую ошибку: надо было идти по шоссе в обход, чтобы поближе подойти к границе по хорошей дороге, а я попер напрямик через озера и грязь. Сразу почувствовал, что такое ледяная вода. А граница оказалась совсем не так близко, это горы создавали оптический обман. Я упрямо пер вперед, увязая по колено в грязи переходил вброд какие-то лужи и озера, перелезал через колючую проволоку.

И вот, когда уже стал выбиваться из сил, неожиданно наткнулся на небольшую будку. Что это? Внутри светится слабый огонек. Будка часового? Первой мыслью было: войти в будку погреться. С трудом преодолел это искушение. Лег на землю, наблюдаю. За будкой в обе стороны тянется высокая, метра в три-четыре ограда ив колючей проволоки. А мне мастер говорил о невысокой. Через каждые десять метров высокая металлическая опора, к ней прикреплена ограда. Полез по опоре. Оказалось, очень трудно: хвататься голыми руками за проволоку больно, сразу проколол ладони в нескольких местах, одежда цепляется, рвется, мешает подниматься. С середины опоры сорвался и грохнулся на землю. Встал и полез опять, В это время слева появился пограничник с овчаркой.

- Вперед марш, не вздумай бежать, сразу застрелю.

С маленькой надеждой спрашиваю:

- Я в Швейцарии?

- В Германии.

Потом была полиция и хорошо знакомая мне тюрьма. Начальник тюрьмы встретил весело:

- А, господин учитель? Опять ко мне! Ну, ну, проходи! Рад, что не забываешь меня, навещаешь все-таки. Ну не унывай! Я вот всю жизнь в тюрьме живу, в пожизненном заключении, так сказать, и то не унываю. Так что и ты не падай духом!

Без бумажки ты букашка

Бомбёжки идут ежедневно. Некоторые бомбы не взрываются, и их нужно обезвредить. Этим занимается взрывная бригада. Это русские ребята. Они на особом положении, получают дополнительный паек. На работе они чувствуют себя свободнее, конвоиры к ним не подходят близко, помирать им неохота. При раскапывании завалов, они находят продукты питания. Вот я и решил проситься в эту команду. Рассуждал так: мне помирать так и эдак, с язвой я не выживу. А в саперах я может быть, и выживу, хоть шанс и невелик. Зато сыт буду. Обратился к начальнику лагеря, рассказал о язве. Он внимательно посмотрел на меня.

- А вы были в санчасти?

- Был.

- Идите туда, там сегодня особый прием.

В санчасти находилось человек пять солидных немцев в халатах, среди них и лагерфюрер. Ко мне обратился пожилой врач:

- На что жалуетесь?

- У меня прободная язва желудка, причиняет невыносимые страдания.

- Откуда вы знаете, что у вас язва?

- Меня обследовал профессор Хохенемс, он даже мне справку выписал.

- Профессор Хохенемс? Откуда вы его знаете?

Я понял, что они знают его, что профессор - несомненное светило в медицинской науке.

- Я был у него на приеме.

- Справка эта при вас?

- Она с вещами, здесь, в лагере,

Они посовещались и послали надзирателя за моими вещами.

Не прошло и пяти минут, как надзиратель приволок мешок с моей одеждой. Ведь надо так быстро найти нужный мешок из тысячи ему подобных! Я быстро вытащил из кармана костюма справку. Все по очереди прочитали ее

- Надо актировать, - заключил старший.

- Но ведь он беглец, пытался бежать в Швейцарию.

- Все равно. Мы обязаны считаться с международной конвенцией.

Остальные согласно кивнули. Лагерфюрер, видимо, рассказал им о моей просьбе на счет взрывной команды.

- Надо освободить, - решили все,

- Можете идти. Следующий!

Пришел в барак притихший и взволнованный, не смея верить своему счастью. Неужели костлявая и на этот раз обойдет меня? Ведь это небывалый случай, освобождение из концлагеря по болезни! Если бы кто-нибудь рассказал мне такое - не поверил бы. Позднее узнал: это была комиссия Международного Красного Креста.

Мое новое назначение - на работу к хозяину. В Баварию. Еду на поезде. Во время бомбежки пассажиры оставляют все вещи - багаж чемоданы верхнюю одежду и даже сумки - в вагоне. В полной уверенности, что никто ничего не тронет. Дело тут не столько в суровом законе, по которому грабеж при бомбежке карается смертью, сколько во врожденной немецкой дисциплине, привитой с детства привычке подчиняться закону. После войны видел, как целую неделю стоял загнанный в тупик товарняк с фронтовыми посылками. Ни один немец не тронул ни одной из них. Хотя немцы видели, как русский и поляк хозяйничали там.

При бомбежке я выхожу из вагона последним и возвращаюсь первым. С интересом наблюдаю, как вздут себя пассажиры. Между тем объявили, что поезд дальше не пойдет - железная дорога разбита, - а пассажиров отправят дальше на автомашинах. Тут еще раз пришлось убедиться в немецкой аккуратности, оперативности. Немедленно подали колонну грузовиков, пассажиры спокойно, без паники и молча расселись. Колонна тронулась до следующего города. Им оказался Деккендорф, а это и пункт моего назначения..