Валерий Осипов - Факультет журналистики

— Вообще эта партия с Тарасом, — снисходительно сказал Курдюм, — напоминает мне борьбу Егора с коровой. Причем в тот самый момент, когда корова вынуждена была наконец дать молочка!

Болельщики-мехматовцы, стоявшие около первого подоконника, одобрительно закивали головами. По общему мнению, Курдюм высказался весьма недурно.

— Где Егор и где корова? — парировал Тарас курдюмовскую шутку, не поднимая головы от доски, и болельщики заулыбались, поняв, что Тарас готовит контрудар.

— А еще эта партия с Тарасом, — пытаясь снова перетянуть всеобщие симпатии на свою сторону, сказал Курдюм, — напоминает мне нападение греков на водокачку…

Болельщики сладко захохотали. Шутка была абсолютно свежая. Не смог сдержать улыбки, все так же не поднимая головы от доски, даже Тарас.

Пашка Пахомов стоял в толпе мехматовцев и улыбался вместе со всеми. Ничего не понимая в хитросплетении белых и черных фигур, он, конечно, больше всего ценил в шахматных поединках на кафедре физкультуры умение противников «обзванивать» друг друга. Это был настоящий разговор! А что в это же самое время мог бы услышать Пашка на лекции? Как раскопали где-нибудь в пустыне очередную несимпатичную мумию? Студенту Пахомову все эти почтенные древности надоели хуже лютой смерти. Гораздо интереснее было следить за словесным состязанием Курдюма и Тараса.

Курдюм торжествовал. Симпатии болельщиков-мехматовцев теперь снова были на его стороне.

— А у Тараса-то позиция, кажись, будет похуже, — подобострастно заметил один из болельщиков. — Глядите, братцы, сколько у Курдюма пешек!

— Как у дурака махорки! — быстро отреагировал Тарас.

Болельщики завыли, заухали, задохнулись от счастья. Ответ Таруса (если только это не была домашняя словесная заготовка) так и просился в первую десятку экспромтов, рожденных на кафедре физкультуры за всю ее историю.

Курдюм поздно опомнился. Слишком долгое пребывание на пьедестале, на который он был воздвигнут рождением фразы «нападение греков на водокачку», ослабило его бдительность.

— Ну ты, чемпион Африки по лыжам! — яростно закричал Курдюм на Тараса. — Рекордсмен мира по прыжкам в ширину! Ты долго еще будешь думать? У меня уже шнурки на ботинках развязались от твоей быстроты!

Болельщики кисло улыбались скороспелым курдюмовским хохмам. Их симпатии окончательно перешли на сторону Тараса. Умница Тарас действительно создал непревзойденный шедевр кафедрального «звона». Дурак, сколько бы махорки у него ни было, обязательно всю раздаст ее другим. Значит, и Тарас обдумывал сейчас такой ход, после которого Курдюм вынужден будет отдать свои лишние пешки. Значит, фраза «как у дурака махорки» была сложным соединением высокого образца кафедрального «звона» и точной оценки шахматной позиции. Это было великолепно! Болельщики-мехматовцы замерли в предчувствии исполнения грозного тарасовского прогноза.

А Курдюм, впившись лихорадочным взором в расположение фигур, надеялся только на одно: спасение должно было прийти к нему из глубины его разнузданного, но все-таки могучего (как это признавали абсолютно все) математического интеллекта.

Первый раз в университет Курдюм пришел на математическую олимпиаду, еще будучи школьником. Он быстро обставил всех своих соперников, решив каждую задачу двумя, а то и тремя способами, а все остальное время, отведенное малолетним гениям на выявление своих способностей, провел в коридоре кафедры физкультуры, с восхищением наблюдая за ее колоритными обитателями.

Потом Курдюм каждый год завоевывал призы на алгебраических, геометрических и даже астрономических турнирах, а в четырнадцать лет ему вообще надоело учиться в школе — он кончил за один год последние три класса и был принят на мехмат как исключительно одаренный в математических науках юноша.

В университете Курдюм тоже не задержался — каждый год он проглатывал по два курса и к семнадцати годам уже имел диплом об окончании высшего учебного заведения. Его приняли в аспирантуру, с которой он расправился довольно небрежно— всего за полгода. Но даже написание диссертации не пробудило в легкомысленном Курдюме серьезного отношения к своим необычным способностям, хотя уже в двадцать лет он стал доктором наук и почетным членом-корреспондентом какого-то старинного европейского академического общества. Курдюм был математиком, что называется, милостью божьей. С помощью сложной математической «бюрократии» (а + в + с и так далее), небрежно жонглируя многостраничными уравнениями, Курдюм мог доказать все, что угодно, — любую нелепость. Ему, например, ничего не стоило в течение пяти минут легко убедить какого-нибудь бородатого профессора в том, что сумма углов в треугольнике гораздо больше ста восьмидесяти градусов, или в том, что параллельные прямые не только могут, но и просто обязаны пересекаться друг с другом, и даже быть перпендикулярны друг другу, не теряя при этом своей первоначальной невинной параллельности. И все было правильно: плюсы, минусы, интегралы, дифференциалы… И только очень опытные математики могли разоблачить Курдюма, найдя в многостраничном уравнении такое место, где почетный член-корреспондент европейского общества, как говорится, слегка «передернул»… В таких случаях Курдюм обычно говорил: «Плюс-минус трамвайная остановка», — и снимал, ухмыльнувшись, сразу все свои необычные доказательства.