Юрий Белостоцкий - И снова взлет...

В свите произошло какое-то неясное движение, видать, от удивления, а может, и от восхищения — генералы летали на фронте не каждый день.

Кирилла же решение генерала не удивило, его удивило другое: когда генерал, быстренько отдав командиру их полка все необходимые распоряжения и еще раз уточнив порядок взаимодействия бомбардировщиков с истребителями, заспешил уходить с КП, он не позабыл отыскать его глазами и кивнуть ему головой как равному.

От КП до стоянки самолетов, даже если идти не торопясь, ходу было минут пять, и Кирилл с Сысоевым решили пройтись пешком, хотя возле КП стояла дежурная машина — им не захотелось карабкаться в ее запыленный кузов и тереться там друг о друга локтями.

Сысоев подошел к Кириллу первым. Кирилл не удивился, знал, что сердиться тот долго не мог. Да и вылет был на носу, куда денешься, не будешь же и в полете играть в молчанку. А потом, не подойди Сысоев первым, Кирилл сам подошел бы к нему если не на КП, то на стоянке, да еще помог бы нацепить парашют, как он это делал уже не раз, когда чувствовал себя перед ним виноватым.

Сысоев начал с того, что заговорил о генерале.

— Ты скажи, генерал-то, а?

— А что — генерал? — прикинувшись простачком, отозвался Кирилл. — Вроде ничего особенного, дело обыкновенное.

— Ну, не скажи. Когда нас с тобой генералы прикрывали? Полковник, правда, был, не спорю, но всего лишь один раз за всю войну. А так все капитаны да лейтенанты самое большее. А тут — сам генерал, командир дивизии. Шутишь? И во сне такое не приснится.

Кирилл понимал, что Сысоеву решение генерала чрезвычайно льстило, и, хотя в душе тоже разделял его чувства, почему-то не захотел его поддержать, возможно, чтобы выдержать характер: Сысоев, как-никак, подошел к нему первым — это раз, во-вторых, этот же Сысоев, а не кто-нибудь другой, чуть ли не каждый день стращал его тем же самым генералом, как пугалом, а теперь вот разошелся, как худой самовар, и не удержишь, и поэтому ответил намеренно равнодушно и как бы удивляясь его наивности:

— Какая, Боренька, разница, кто тебя прикрывает, рядовой летчик, генерал или маршал? Лишь бы прикрывал как следует.

Сысоеву бы надо обидеться, но у него уже захватило дух.

— Маршал? — обрадованно простонал он, и его легкомысленно-веселый нос тут же как бы начал ловить в воздухе этого маршала с его маршальскими запахами. — Неужели это возможно? Вот бы дожить до такого вылета! Представляешь, мы с тобой на нашей славной «семерке», а в хвосте у нас — маршал. Сам маршал!

— А если «мессер»?

На этот раз Сысоев обиделся.

— Типун тебе на язык. — Потом категорически потребовал: — Сплюнь!

Кирилл сплюнул и, то ли чтобы пронять Сысоева до конца, то ли ради дружеской подначки, добавил как бы между прочим:

— Большие чины, если хочешь знать, из-за нас с тобой, Боренька, особенно-то рисковать не будут, в пекло из-за нашего брата не полезут. Это рядовому летчику, сержанту какому-нибудь или там лейтенанту, терять нечего, а у них, брат, своя арифметика, свой расчет.

Сказал и сник, потому что получилось не очень-то красиво, да и Сысоев, видать, опять обиделся, и Кирилл тут же, чтобы сгладить невыгодное впечатление от этих своих слов, приостановился, будто вспомнив о чем-то, и предложил Сысоеву закурить:

— Прочистим легкие перед вылетом.

Сысоев отказался.

— Они у меня всегда как стеклышко, — мотивировал он свой отказ.

Кирилл закурил один, глубоко и сосредоточенно затянулся, но обычного удовольствия не почувствовал и, не докурив папиросу до половины, будто она оказалась горькой, привстал на цыпочки и швырнул ее в кусты, целясь попасть как раз в макушку ближайшего куста. Но не успел он проследить за полетом папироски до конца, как вдруг там же, в кустах, только чуть левее, увидел Малявку. Что Малявка делала в кустах, он не знал, только заметил, что, встретившись с ним взглядом, она вспыхнула и вроде хотела присесть, но не присела, словно кто ей помешал, лишь замерла, не говоря ни слова, потом чему-то преглупо улыбнулась и закашлялась. Первым побуждением Кирилла было поприветствовать ее небрежным кивком головы и пройти мимо — негоже было летчику перед боевым вылетом пускаться в тары-бары с представительницей женского пола, это считалось дурным предзнаменованием. Но было в выражении глаз и самой фигуре Малявки что-то такое, что он, дав знак Сысоеву, чтобы тот шел пока один, остановился и подозрительно спросил:

— Что ты здесь делаешь? Разве полк не летает?