Михаил Зуев-Ордынец - Вторая весна

— Стерегуть, подывытэсь! От кайданы турецьки, га?.. Вызволяйте мэнэ, пан прораб. И скорийше, бо мое дило поганэ. Мы ж з вамы в ёдну точку!

Прораб молча, резко повернулся, не дав Шполянскому даже прикурить, и пошел торопливо прочь. Постыдная и горькая тяжесть давила его душу.

Воронков, долго смотревший вслед Неуспокоеву, неожиданно разозлился:

— Вот и возись теперь с ним. Ей-богу, легче самую капризную машину отрегулировать!

— Так ведь то машина, — согласился завхоз.

— Вопрос о нем мы, конечно, поставим в полный рост. А в каком разрезе его ставить? Главное — товарищ растущий, подающий надежды, заметно работает над собой — и вдруг полная дефектная ведомость, а не растущий товарищ! Спрашивается: по какой же формулировочке ставить о нем вопрос?

— Обаятельный ты формалист, Воронков! — вздохнул Корчаков. — Без формулировочки ни шагу! А я ведь решил, по глазам твоим, что ты под цыганским солнцем родился.

Илья снял шапку и растерянно погладил круглую, по-солдатски стриженную голову.

— И будь я комсомолец, не выбрал бы я тебя в комсомольский комитет, не голосовал бы за тебя, Воронков, — безжалостно добавил Егор Парменович. — Жизнь в ногу пошла, один сержант не в ногу идет! Без формулировки дороги не видит.

Илья убито понурился, разглядывая напряженно каблук сапога, недавно еще зеркально сияющего, а теперь грязного и мокрого. Завхоз двинулся на выручку однополчанина.

— Оторвал? — спросил он весело.

— Оторвал.

— Сапог-то еще армейский, кажется?

— Армейский. Вон куда завел.

— Армейский сапог, имей в виду, в плохое место не заведет.

Не поднимая от сапога глаз, Илья сказал искренне: — Насчет голосования я, пожалуй, соглашусь с вами, товарищ директор. Не работаю я, конечно, над собой. Райком комсомола посылал меня на трехмесячные курсы переподготовки комсомольских работников, а я взял да на целину удрал.

Директор смотрел на Воронкова по-прежнему строго, и только один Борис видел, как дернулся у него левый ус, предвещая улыбку.

Илья вскинул голову и смело, вызывающе посмотрел на директора:

— Но будьте уверены, сумеем мы поговорить с человеком настоящими словами, сумеем и спросить, как он вообще коммунизм собирается строить!

— Вот и спроси! — сурово сказал Егор Парменович.

Мимо костра ползла очередная машина. Шедший головным парень в черном ленинградском полушубке выпустил из рук трос и подошел к костру. Он постоял молча, вглядываясь в сидевших у костра людей, молча же повернулся и пошел к машине.

— Что это он? — удивился Корчаков. — Родственников ищет или вора ловит?

— Пришел посмотреть, нельзя ли у кого из нас подпись выпросить, — объяснил, засмеявшись, завхоз. — Мы на его листке уже расписались, вот и ушел ни с чем.

— Это тот, о котором вы мне рассказывали? — посмотрел директор на Бориса. — Как его фамилия.

— Фамилию не знаю, — ответил Борис. — Его все зовут или просто Сашка, или Сашка-спец.

— Александр, Саша, вернись! — гаркнул Егор Парменович.

Парень вернулся к костру и, переминаясь на онемевших от лютой усталости ногах, тревожно поглядел на директора.

— Дай-ка мне взглянуть на твой бегунок, — сказал Корчаков.

Тревога в глазах Сашки усилилась. Он покорно вздохнул и полез за пазуху.

— Сколько же у тебя подписей не хватает? — вертел Егор Парменович лист, исписанный с обеих сторон.

Сашка покраснел и опустил глаза:

— Одной, последней, будь она неладна.

— По сути дела не знаю я тебя, парень, — сердито сказал директор, разглядывая серое, измученное лицо Сашки, его до крови изрезанные тросом пальцы. — Но ведь не отпуск ты просишь и не путевку в санаторий. Просишь оставить тебя на целине. Что ж, оставайся! — размашисто подписал он толстым, плотничьим карандашом. — А осрамишь ты мою подпись или нет — дело твоей совести, парень. Теперь захлопни рот и догоняй свою машину.

Сашка быстро повернулся и побежал. Лист с подписями он не спрятал, держал его за край, размахивая им на бегу.

Егор Парменович встал и, натягивая перчатки, обратился к Чупрову:

— Как вы насчет того, чтобы подняться на Шайтан-Арку? Скоро, наверно, Курман скомандует «по машинам!» и газанет на всю железку.

От сытости и от костра по телу Бориса разлилась приятная расслабленность. Не хотелось двигаться. Но он встал, и они пошли в гору.

Директор шел, ступая по-стариковски на пятку и чуть приволакивая ногу. Незастегнутый его дождевик парусил. Борис шел сзади, устало горбясь.