Мария Прилежаева: Третья Варя

— Людмил! Сюда! Разговор есть, сюда!

— Отчаливайте, — велел агроном, садясь за весла в рыбацкой лодке.

Варя села с ним в рыбацкую лодку.

Вода журчала у бортов, за кормой бежала волнистая узкая лента.

— Молодцы все-таки, — повторил агроном, с любопытством глядя на Варю. — Волк или нет, важно — не струсили.

— Как раз и струсили, — ответила Варя.

Когда они пристали к мосткам, Людмил и Сима были уже на берегу. Людмил выпрыгнул из лодки и поднимался на горку. Там, на горке, под белыми яблонями дожидался агронома его испытанный лазоревый «газик», готовый в новое странствие.

За Окой из-за леса вырвалось солнце и пронизало все небо.

— Здорóво, светило! — сказал агроном. — В путь, братцы! За мной!

Он стал энергично взбираться на зеленую горушку, догоняя Людмила.

— На станцию вас отвезу, а оттуда прямо в поля, в дальние бригады, не спавши из-за вашей экскурсии. Ухлопал на вас ночь!

Серафима приложила палец к губам, сигнализируя Варе: «Отстань от людей, есть разговор».

— Что? — спросила Варя, отставая.

— «Что, что»! Они, болгары, самолюбивые, вот что! У них на первом плане — как бы гордость не уронить. Я ему свое, а он мне свое: что, мол, никакого между вами конфликта. Наплачешься ты, Варвара, через его скрытный характер… Гляди-ка, кто там идет?

Серафима прислонила ладонь козырьком над глазами. Песчаной полосой вдоль Оки торопливо шла женщина в накинутой на плечи бордовой шали. Кисти шали качались.

— Клавдия! — узнала Сима.

— Мама! — крикнул Людмил.

И стремглав побежал под горку.

— Что она вернулась? Ей по выстрелам дома надо бы быть, — с беспокойством сказала Сима-Серафима.

Варя в тревоге смотрела, как Клавдия бежит по песку вдоль Оки. Тяжело бежит по песку… Подбежала к Людмилу, положила голову ему на грудь, постояла. И пошла к Варе.

— Варя, — сказала Клавдия, отводя со лба ее волосы и не глядя в глаза, — Арсений Сергеевич заболел. Идем, Варя, что-то дед заболел…

«Газик» без гудка остановился в проулке против Климановых. В том, что он остановился без гудка, было тревожное. Все вылезли.

— Идем! — позвала Клавдия Варю.

Варя делала все, что велят, не спрашивая ни о чем. Она потеряла свою волю.

Клавдия за руку вела ее к дому, тихонько рассказывая:

— Из клуба вернулись — вас нет. Он молчит. Я маятником в избу из избы, в избу из избы! Роминого ружья дожидаюсь, как условлено. Рома с того берега три раза пальнул, я домой. Прибежала, кричу про вас, что нашлись. Он, как услышал, побелел и медленно-медленно на бок и повалился… Спасибо, Авдотья Петровна дома, укол сделала…

Они подошли к крыльцу. Варя взялась за перильце. Ступенька жалобно скрипнула под ногой. Варя представила деда с безжизненным лицом, как он днем лежал на кушетке. Стало страшно, так страшно, она не могла сделать шагу.

Вдруг из распахнутого окна донесся его живой голос.

— Спасибо, спасибо! — летел из окна его грозный голос. — Сделайте милость, не лечите! Дожил до семидесяти с лишним без докторов…

— Легкомыслие! Дикость! Извольте лечь, товарищ полковник! — услышала Варя докторшу.

— Не укладывайте, товарищ доктор, не лягу.

— Ложитесь!

— Не лягу.

— Ну и губите себя, губите, если из ума выжили, губите себя, если жизни не жалко! — услышала Варя, и на крыльце появилась Авдотья Петровна в белом докторском халате, гневно засучивающая рукава по локоть. — Варвара! — увидела ее докторша. — Иди к деду. А вы погодите, — приказала она Клавдии с Людмилом. — Вы ждите, пока позову. Иди, Варя, к деду, из ума выжил дед!

Она подтолкнула Варю в избу. Окна в избе были открыты, но после улицы, где все чище и яснее разутривалось, после прохлады реки здесь казалось душно и темно. Дымчатый кот сидел на лавке, таинственно щуря на вошедших зеленые черточки. Дед стоял у стола, опираясь о край согнутыми пальцами. Он изменился за ночь. За одну ночь все в нем изменилось: серые щеки запали, морщины прочертились глубже, странно и пристально глядели на Варю посветлевшие глаза.

— Дед, ты заболел, — сказала Варя, пугаясь перемене в нем.

— Ничего, ничего, — принялась успокаивать докторша, поглаживая Варе плечо. — На тебя сердится. Хватит вам, Арсений Сергеевич, сердиться, такими ли баловницами нынешние девчонки растут! Ваша-то что! Ваша примерная!

— Где ты была? — спросил дед, неестественно раздельно выговаривая слова и опустился на лавку, протянув на столе худую длинную руку.

Варя увидела его худую длинную руку со вздувшимися синими жилами, у нее заныла душа.