Константин Еремеев - Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей

А другим теперь как жить? Сеять нечем, дак.

Тут и надумал карел-то этот: «Мужики! — говорит по-своему. — Богатимый сусед-то к буржуям правился — к закату… А нам, мужики, бедные — родня, что с восходу! Выручат!»

— Поезжай за Онегу! — мужики карельские шумят.

Подвели ему худенького конишку, запрягли во что было. От Шуньги до Киж карел проехал — всяк ему хоть горсть зерна да всыпал в мешок. Тоже ведь худо было и у нас, а никто не отказал! В каждой деревне кормили, поили и спать полагали. Тогда он и по-русски выучился.

Рассказывает про это мужик, а сам — плачет! «Я, — говорит, — в ваших краях гостевал, смерти избыл, свою семью выручил и соседову от погибели спас. Я, — говорит, — вышел весной на нивку с севатком, горсть семя брошу — и вспомню заонежанов — Тестенниковых, Рындиных, Кукелевых… Что рожь взошла, что овес! Тогда я зарок себе и положил — проезжих русских, как родных принимать…» Родня и есть!

…Утром просыпаемся — кони уж накормлены, напоены, в дорогу налажены. Молодцы — сыновья хозяйские — в путь подпоясаны. Отец их с нами благословил. Топор, мол, и у его ребят из рук не выпадет. С богом! Пусть крепче будут красноармейские те заставы!

Какого это святого церковь-то, что в Марциальных Водах? Петра и Павла? Петр Великий строил… Пригласили из Ленинграда специалистов: какое ваше слово — реставрировать ли? Осмотрели они церковь. «Будет стоять! — говорят. — Охранять надо, а в реставрации надобности нет». Ну, а после — нас, плотников из Кижей, звали посмотреть: вы, дескать, реставраторы… Стены, конешно, с виду крепкие, а внутри в бревнах обнаружилась одна пыль. Надо перебирать, да заменять, да… В 1951 году было. Ну, это дело нетрудное — все, что надо, сделали. А внутри — иконостас резной. Там резные ангелы были — в них недочет… Десять на месте, а два куда-то делись. Верно, отломил кто, унес…

Да! Надо реставрировать… Начальство наехало. «Это работа итальянских мастеров», — говорят, хотят в Италию звонить, резчика вызывать…

— У нас свой итальянец есть, — говорю. — Мастер, умелец по этой части. Неужели не сделает? — Да Тимофея Ивановича Окулова и выпихиваю. Столяром у нас работал. В Кондопоге сейчас живет, на пенсии… Тот не знает, обижаться ли — итальянцем прозывают ни за что, — а он природный карел с деревни Ерши. Или радоваться — такую на него надежду имеют.

— Не делывал! — говорит.

— Дак сделаешь!

— Да как же…

— Старые есть — смотри да делай.

— А матерьял?

— Помягше какой подбери… Рябину, что ль? — хитрю это.

— Не, ольху надо. Што ты! Рябина споначалу мягка, пока работаешь, как кость будет!

Вижу, к согласию дело идет. Пошли мы с ним — с лядинки в лощинку… Подобрали подходящие дерева — два комелька вырубили.

Комнатка у него была отдельная. Жил там со своей старухой. И верстак стоял. Ночью как ни гляну — все свет горит. Днем как ни пройду — все постукивает. Старуха его ругательски ругает разными словами, а напоследок — «тальянцем» припушит. Покоя из-за этих ангелов решилась. А он, старик-то, ковыряет ольшину да ковыряет. Поглядит, похвалит — хорошо! — да опять за дело. Ножички это, стамесочки у него наделаны.

И вот уж подшлифовали фигурки мы эти. Краску составили, подкрасили — как на всех. Окулов ладит их уж на место приколотить. Старуха при этом присутствовала и голос решающий подала: «Нет, — говорит, — в тебе никакой женской хитрости. Ты ангелков-то местами-то поменяй! Ежели их от старых начальство не отличит — то тебе в почет!» Окулов равненье на старухины слова и сделал.

Приехала комиссия. За главного у них Дмитрий Сергеевич Масленников — он тогда в Управлении по делам строительства и архитектуры работал. Теперь профессором… Дмитрий Сергеевич бойкой был:

— Ну, итальянцы, будем работу принимать!

— Принимайте, принимайте! — говорим.

— Которые же?

— А поищи-ка сам, какие… Было десять, стало двенадцать — работа сделана!

— Ну, — Масленников смеется, — комиссия, смотрите! Не плошайте!

Кто в комиссии с им — все в полной убежденности в разных ребят с крылышками тычут, по-ученому спорят. Комиссия-то немаленькая… Да и ангелков — дюжина, так и не обидно. Всем хватило.

— Молодец! — Масленников карелу гудит, — голос у него такой был. — Ты Иваныч, Левша! Блоху подковал!

Тут опять появляется Тимофея Окулова жена. Не взирает на лицо, наводит критику:

— Мой Тимофей, — говорит, — не левша, с правого плеча работает… И блох отродясь у нас не было, мина сана [12] Мина сана — я говорю (карельск.) , конкретно…