Константин Еремеев - Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей

Он подавил зевок и встал, заложив за спину руки. Глаза его смотрели хмуро. При слабом свете лампы они казались черными, подчеркнуто суровыми. Ссутуленный, поджарый, с покатыми плечами, он походил на ловчую птицу, которая что-то высматривает далеко внизу.

Потом он торопливо начал снаряжаться. Заворачивая хлеб, укладывая сумку, прикидывал, сколько капканов следует взять, куда сначала двинуться, к вырубкам или к речке. И еще, чтобы взбодрить себя, думал, что сегодняшняя ночь наверняка была уловистой: зверь по морозу широко глянул, ловушек выставлено больше полусотни, да и бывает же конец проклятущему невезению.

Он вышел в сени, довольный, что хозяева еще не проснулись и его сборы никто не подсмотрел. Может, потому и невезение, что как на грех, старуха полуночница будто караулит его уход и суется со своим: «Дай тебе господь удаченьки, Василий свет Иванович…» И надоумит же ее черт!

На дворе под звездами мерцала пороша. Четко виднелись избы, строгие ели с краю деревни над кладбищем, а на снегу выделялись соломинки, лошадиные катыши — решительно все, до мышиного следа. Логинов протер варежкой свои широченные лыжи, ощупал затвердевшие ремни. Перекинул за спину брезентовый кошель, звякнувший увесистым железом.

За околицей у стога приладил лыжи, пошлепал ими о лыжню. Звук получился мягкий, глуховатый: отменный нынче будет ход… Он сплюнул папироску, взялся за палки и заскользил через поле враскачку, ритмичным накатистым шагом. Сразу появилась одышка, стала мокнуть спина, тепло ударило в голову, в ноги. Это ничего. Вначале так всегда бывает. Пока не разомнешься, не продышишься, не скинешь первый пот. Что-то больно много поту. Должно, от слабости. А может, чаю перепил? Вот и руки все ноют со вчерашнего устатку. Ничего, разойдутся небось. И вчера поначалу едва раскачался, а после до потемок молодцом ходил.

Никак, уже и посветлело. Лес под небом выделился, прояснился. Только снег куда яснее неба, и не понять, откуда свет, уж не от снега ли?.. Вон под ивняками зайцы напетляли. Блестит на глади каждая рыхлинка, сияет любая сворохнутость. Рядом куропатки наследили, снежную навись осыпали. А по ольшаникам, вдоль изгороди, недавно лисовин прошел. Попутно сбегал к межевому столбику, по-кобелиному в него побрызгал. Теперь зачастит к этому столбику, начнет ревниво проверять: не осквернил ли его паршивец-соперник? Обязательно нужно поставить капкан. А к следу можно подобраться из-за кустика. Только снег с ветвей бы не осыпать. Заденешь ненароком куст, и вся работа прахом: заподозрит неладное осторожный зверь… А может, попытаться из-за изгороди? Э, нет, пустые хлопоты: сквозь редкие жерди зверь наверняка заметит след капканщика и загодя свернет с тропы. Из-за куста труднее, да надежнее.

Логинов скидывает лыжи и, широко шагая, приближается к кусту. Насаживает на лыжную палку вогнутую деревянную лопаточку, обдуманными медлительными движениями принимается прокапывать в сугробе узенькую нишу, ведущую под след. Плавно ходит лопаточка в наторевших руках, отсыпая в сторону снежное крошево. Боже избавь сворохнуть порошу, обронить на нее хоть единый комок. Потом, раскрыв кошель, охотник надевает холщовые рукавицы, прокипяченные, натертые хвоею. Только ими можно браться за капкан и на него нельзя даже дышать при установке. И наконец капкан поставлен в нишу, как раз под отпечаток следа. Теперь нужно вернуть снеговой целине ее прежнюю девственную гладь. На обратном пути к лыжне лопаточка проделывает эту тонкую, почти художественную работу.

«Ну вот, кажись, порядок. Вроде неплохо сработано. А впрочем, зверь проверку наведет, оценит качество. Молодой да глупый, тот наверняка заловится. Другое дело — старый да ушлый. Великое дело жизненный опыт, зверю ли, человеку ли… м-да-а…»

Пройдя еще с версту, Василий Иванович наконец почувствовал облегчение: и ноги стали лучше гнуться, и пот под шапкой начал усыхать. «Вот и вработался!» — обрадовался Логинов. А что, если надбавить ходу? А ну-ка палками сильней! Гляди, как пошел. Ей-богу, неплохо. А ну-ка единым духом в подъем!.. Ух, запыхался. Сердце колотит. Мешок тяжеловат, а то бы ничего. Ладно, можно поубавить ходу. Приберегай-ка, Логинов, силенки, целый день еще впереди.

А утро-то какое, мать честная! Яркости-то сколько! Будто фонарики в каждой елушке горят. Вон косачи в березняк высыпали. Ишь, как чинно порасселись. Солнышка небось заждались. Скоро встанет оно, проглянется. Сугрева-то не даст, а все ж развеселит… Ишь, как легко-то, мать честная! Лыжи сами катят. А ведь едва размаялся после лежанки. И собирался через силу. Леность-то проклятую насилу уломал. Никак нельзя под старость лености сдаваться. Засосет она день за днем. Одрябнет тело и суставчики заржавеют. И станешь ты не то жилец, не то мертвец…