Анатолий Землянский - Этюд Шопена

— Да вы хоть бы в кино, в забегаловку какую. А вообще, и я заинтересовалась бы таким мужчиной. Не в ресторан к бутылке тянул, а из-под ненастья к солнцу. Как у вас, право, все чисто и, знаете ли, по-особому. Вот я про свое знакомство не могу сказать.

Раздается звонок, и Самарина не договаривает, идет открывать дверь. По густому тембру голоса Света догадывается, что пришла Ася, жена майора Прохорцева, и пока что-то там восклицает с Самариной, звонят еще. И вот уже к их голосам прибавляется третий, грудной, — Грачевой, жены артиллерийского подполковника. Войдя в комнату, женщины поочередно чмокают Свету в щеку, а руки Света прячет далеко за спину, боясь, как бы не испачкать их нейлоновые кофточки.

— Вы послушайте, что она сейчас рассказывала! Вон, оказывается, какой Степанов-то! И не подумаешь. Повторите, Света, повторите, — просит Самарина.

— Ну что вы, — опускает Света глаза.

— Тогда я. — Самарина передает гостям, что услышала от Светы, и гостьи соглашаются: чистая любовь и начинается чисто, вон какой Степанов-то!

— А Света в метро работала, товарищи. И тоже вот порассказала!.. Может, и мы когда к ней обращались: «Как проехать в ГУМ?» Вспомните-ка! Может, и обращались.

— А что, — смеется Света. — Бывало, подходит пара. Он военный, пожилой. Да и она в летах. «Девушка, подскажите, как в ГУМ?» Всегда думала: наверно, с фронта у них любовь, наверно, выносила его с поля боя…

— Ой, что вы, душечка, что вы! — трясет пухлой ладошкой Самарина. — Это в пьесах и в кино для складу. Я про себя скажу: зацепила своего авоськой за пуговицу. Ей-богу! Вот так и познакомились. Ну, а дальше — больше.

— По-разному случается, — грудным тембром подтверждает Грачева, разглядывая Свету. — Это кто как. Бывает, женщина начинает знакомство, но чаще мужчина..

— А у вас-то как было, у вас-то? — спрашивает ее Света.

— У меня?! — вскидывает шнурки бровей на лоб Грачева. — У меня просто. Я фронтовичка, зенитчица. А Грачев был командиром батареи. Вот, кажется, и все. Поженились.

— Нет, нет, — протестует Самарина, — расскажи по порядку.

— Порядок такой. Сперва батарею «мессера» брили, и я едва в живых осталась, еле на ногах держалась, десять минут не шутка!.. А Грачев посылает чистить картошку. В горячке позабыл, что я с поста. Ну, ни слова, пошла… Потом уж признавался: понравилась за покорность.

— Как интересно-о!.. — говорит Света.

— Ну, милая, всякому времени свое, — замечает Грачева.

Молчит лишь Ася Прохорцева, совсем еще молодая, как и Света, но со строгой складкой меж бровей, тяжелым пучком волос, спадающим к нежной, чуть розоватой шее. Асе как бы даже нечего и вспомнить. Знает Прохорцева с мальчишек, учились вместе, так что вроде бы всегда была с ним знакома, чуть ли не с пеленок, — ведь из одной деревни. Играли тоже вместе. Но давным-давно, когда деревня их после войны отстраивалась. А поженились, когда Прохорцев стал уже офицером. И вот тут пошло. Уходила от него. Правда, это в другой части, тут никто не знает. А было так. Он с утра до ночи с солдатами в казарме, а она одна и одна. Он придет, свалится на диван, как сноп, а утром снова уходит технику осваивать. Только и скажет: «Уж сегодня-то мы окончательно пойдем с тобой в кино». Но вот тебе вечер, а его все нет.

Однажды так вот собрала она чемодан и оставила записку… Он приходит, читает, видит, нет жены, и, как ни в чем не бывало, ложится спать. Утром все в части узнают, соболезнуют. Вызывает его командир. «Случается, — говорит, — с нашим братом, только и оцениваем жён, когда уж поздно…» — «А что? — будто бы ответил ему Прохорцев. — Хорошая она у меня была, это верно. Сказала, уйду — и ушла».

Таков Прохорцев. Не погнался. Написал только в письме: «Что ж это ты, а?! Думала, военное дело — это тебе крапиву прутьями за сараем хлестать?»

Месяца через три она вернулась.

Этого здесь не знают. Не знают, и хорошо. Пусть считают скрытной. И Ася молчит.

А Свете ужаснет как хочется знать о ней, но чувствует она, что рассказывать Прохорцева не собирается. Да и то сказать: может, у нее действительно с мужем что-нибудь такое, не как у всех, и допытываться ни к чему. «Это у меня все ярко и складно так, что все удивляются, хвалят Степанова», — думает Света, и на душе у нее радостно, просторно.

«Скорей бы приходил с товарищами. Уж эти совещания!.. Наверно, злыми явятся, усталыми», — думает она и, прильнув к оконному стеклу, вдруг видит под самым окном, где посажена неизвестно откуда привезенная сюда, в эту степь, елочка, фигуры офицеров.