Анатолий Приставкин - Из цикла «Сибирские новеллы»

— Ясно. Мальчик пузыри пускает… — процедил Васька и добавил: — Я знаю, эта красавица из десятой комнаты. Пойду воспитывать мальчика!

И он исчез. Я ждал целый час, пока Васька его воспитает, не дождался и побрел в десятую комнату. Там было три девушки. С одной из них сидел Толик, с другой сам Васька, — видимо, здесь у него воспитывалось легче. Третья, маленькая, интересная девушка, весело пригласила меня:

— Пожалуйста, к нам за стол!

— Кто же это пузыри пускает? — спросил я Ваську.

Я ушел к себе в общежитие и лег спать. Я слышал, как пришел Толик и стал заводить пластинки. Наши морские песни. «А морэ… морэ!» — пел итальянец. Толик слушал и чего-то посмеивался. Потом, громко пристукивая заледеневшими ботинками, вернулся Васька. Толик что-то сказал ему, и оба начали хохотать на все общежитие. Я сел в постели.

— Хо-хо! — орал Васька.

«А морэ… А морэ…» — пел на всю комнату тенор.

— Чего орете? — спросил я.

Толик показал на пластинку и полюбопытствовал:

— О море поет?

— Да, а что?

— Дураки мы, — сказал Толик. — Девушки сказали, что по-итальянски «аморэ» — любовь.

— «Бела морэ» — прекрасная любовь, — подтвердил, ухмыляясь, Васька. — А черненькая тебе привет передавала…

«Аморэ», — пел тенор, обманувший нас. Но лица у ребят были такие, словно он пел о море. И я подумал, что мне почему-то тоже приятно слушать эту песню, тем более, что черненькая — мне привет…

Мы сидели втроем и слушали. И казалось, что нашему зрению открывается новое, удивительное море, куда нам еще только придется плыть.

— Умный все-таки народ — итальянцы, — сказал Васька.

В промороженном, белом и плотном, как бетон, воздухе котлована кричало радио: «Внимание! Всем работникам УОСа! На бетонном заводе в результате несчастного случая сильно обварился рабочий. Пострадавшему срочно необходимо вливание крови. Людей, имевших когда-либо большие ожоги, просят дать кровь своему товарищу. Адрес: Правый берег, больница…»

Голос из радио словно повисал на морозе, словно останавливался. И его можно было слышать еще через минуту после сказанного. А может, это онемевшее сознание не доверяло слуху. Неожиданное несчастье всегда неправдоподобно.

В маленькую прихожую больницы прибывали усталые, озабоченные люди. Чернолицые ребята с бетонки, бурильщики из котлована, быстрые девушки из УГЭ.

— Следующий, — врач сам открывал дверь и бесстрастно разглядывал сидевших, — Варя, запишите, сорок четвертый. Вы сдаете кровь?

— Кровь, — сказал в себя парень.

— Когда обжигались, какие ожоги?

— Вот тут, палец.

— Какой палец? Вы что, серьезно?

— Да, утюгом обжигал палец, — монотонно и тихо бормотал парень, косясь на сестру.

— Уходите.

Врач хлопнул дверью, и ожидавшие люди замолчали, разглядывая его.

— Товарищи, не имевшие серьезных ожогов, не ждите. Поймите, от негоревших не нужна помощь. Прошу всех лишних выйти. Следующий. У вас что?

— Кровь сдать.

— Я спрашиваю, когда и чем обжигались?

— Вот тут вот пятнышко… Честное слово, посмотрите, видите, пятнышко…

Люди все подходили и молча рассаживались. И им было ясно, что негоревших среди них просто быть не могло.

От Братска к Заярску дорога частью идет по Ангаре, и лед по дороге зеленый, порезанный тракторами. Потом выезжаем в поле; оно необыкновенное, это поле, — громадное пространство до горизонта в черных пеньках. Словно на белый ватман набрызгали клякс. Значит, и здесь будет Братское море.

Машина наша едет и едет. И все пеньки да пеньки. Эдакие черные тараканы повылезали на белоснежье. Глаз быстро устает от такой ряби. И тогда все кажется то сплошь белым, то черным. И вдруг среди этого неживого пространства березка. Тонкая и тихая.

Милая ты моя! Как же ты сохранилась здесь, среди снегов? Как же тебя не спилили, не порубали и не сожгли?

Одна — непонятно, чудо — среди горелых пней стоит, прозрачная, белее белых снегов, что вокруг нее. И я уже фантазирую и готов сочинять какую-то новую сказку… Но шофер рядом говорит:

— Знаю я, отчего она здесь. Все очень просто. Красота — вот вам и причина.

И я узнаю.

Пилила здесь лес бригада леспромхоза, что котлован под будущее море очищает. Вон сколько поснесли, и ничего, а тут наши бородачи вроде спасовали. Поглядели. Березка. Вздохнули. Потому как многие с запада понаехали, от этих березок. И чего-то так начали они пилить, что минули ее, не сговариваясь, и пошли дальше. Мол, хоть не мы, сучкорубы все равно прикончат.