Виктор Болдырев - Полуостров загадок

На душе у меня скребли кошки: ведь недавно в стойбище Тальвавтына сложили свои головы представители фактории. Неспокоен был и Гырюлькай. Он курил и курил свою трубку, не решаясь идти к нартам. Рядом стояли наши друзья: Тынетэгин, Геутваль, Илья, — сосредоточенные и молчаливые.

— Может, поеду с тобой? — спросил Тынетэгин.

Мне очень хотелось взять с собой решительного юношу, но появление его в Главном стойбище наверняка рассердит Тальвавтына. Я сказал, об этом Тынетэгину.

Гырюлькай удовлетворенно кивнул, спрятал трубку и шагнул к оленям. Мы с Костей едва успели прыгнуть в нарты — беговые олени как бешеные рванулись вперед. Комья снега полетели в лицо. Я обернулся: Геутваль замерла, протягивая руки, словно удерживая нарты.

Погонять быстроходных оленей не приходилось. Нарты оставляли позади длинный хвост снежной пыли.

Главное стойбище было где то недалеко, за перевалом. Как птицы взлетели на пологий перевал. Впереди, среди белых увалов, открылась широченная снежная долина, словно приподнятая к небу. Повсюду на горизонте вставали белые пирамиды сопок с плоскими, столовыми вершинами. У подножия дальнего увала поднимались в морозном воздухе голубоватые дымы.

Гырюлькай остановил оленей и обернулся. На его посеревшем лице мелькнула жалкая улыбка.

— Стойбище Тальвавтына… — сказал он глухим, сдавленным голосом.

Крошечной группой мы сошлись на седловине, волнистой от застругов. С любопытством рассматриваем необычные столовые сопки. Наконец то ступили на порог таинственных Анадырских плоскогорий! Гырюлькай достал кисет, набил непослушными пальцами трубку и закурил. Я вытащил из за пазухи свой цейсе и навел на голубые дымы.

Близко близко я увидел дымящиеся яранги, множество нарт, оленей и фигурки людей, столпившихся на окраине стойбища. Мне показалось, что они смотрят на перевал, где мы стоим. На таком расстоянии они могли видеть лишь точки. Я протянул Гырюлькаю бинокль и спросил, почему так много людей там.

Старик, видимо, впервые видел бинокль. Я помог ему справиться с окулярами.

— Какомэй, колдовской глаз! — воскликнул он, увидев стойбище необычайно близко. — Все старшины собрались, нас заметили…

Костя нетерпеливо потянулся к биноклю.

— А ну, давай, старина.

Но Гырюлькай не хотел расставаться с невиданными стеклянными глазами.

— Орлиный глаз! — восхищенно чмокал он. — Однако ждут нас, — отдавая наконец бинокль, проговорил он с нескрываемой тревогой.

— Заметили, черти, суетятся, в кучу сбились, побежали куда то… готовят прием, — бормотал Костя, подкручивая окуляры. — Не разберу, что они делают? Окопы, что ли…

— Полегче, старина, многие там и русского человека никогда не видали.

— Поехали! — крикнул Костя.

Олени ринулись с перевала. Никогда я еще не ездил с такой, быстротой — прямо дух захватывало. Скоро уже простым глазом мы различали фигурки людей. Но странно: теперь они не толпились на окраине стойбища, а занимались каким то делом. Копошились у нарт, жгли костры…

Гырюлькай поравнялся со мной и радостно крикнул:

— Оленьи бега готовят, жертвенные огни зажгли! Что есть духу мчимся к стойбищу. Но люди там словно ослепли, не замечают гостей.

— Хитрые, бестии! — крикнул Костя. — И виду не подают.

Подъезжаем к стойбищу. Никто на нас не обращает внимания. Мужчины готовят нарты, просматривают упряжь, запрягают ездовых оленей. На окраине стойбища в тундре женщины жгут костры, кидают в огонь кусочки мяса и жира в жертву духам. Вокруг огней толпятся обитатели стойбища в праздничных кухлянках, шитых бисером торбасах.

На шестах у финиша висят призы: новенький винчестер, пампушки черкасского табака, узелок с плиточным чаем. Тут же привязан к нарте призовой олень.

Останавливаемся у передней, самой большой яранги, неподалеку от призовых шестов. Люди стараются не смотреть в нашу сторону, но я вижу, с каким напряжением сдерживают они свое любопытство.

Из яранги не спеша вышел Тальвавтын в белой камлейке, накинутой на кухлянку, отороченную. мехом росомахи. Подол камлейки опоясывают нашивки из ярких шелковых лент. На ногах белые, как снег, торбаса.

— Етти, о, етти! — поздоровался он. — Ий, — отвечаю я.

— Бега будем делать, — говорит Тальвавтын.

Быстрым взглядом окинул сгорбленную фигуру Гырюлькая, наши великолепные упряжки и, холодно усмехнувшись, спросил старика:

— На беговиках приехал? Давай гоняться будем…

Гырюлькай радостно кивнул. Я неторопливо прошагал сквозь расступившуюся молчаливую толпу к шестам с призами, снял с груди цейсе и повесил на самый высокий шест.