Валентин Ерашов - Командировка в юность

— Как устроились с ночлегом? — поинтересовался Забаров, собираясь домой. — Могу пригласить к себе.

— Знаете, — сказал Щепакин, — я бы лучше в роте, если не возражаете.

Наверное, Забарову подсказали, чтобы корреспондента не стеснять ни в чем. Он согласился не колеблясь и тотчас распорядился, чтобы старшина приготовил в каптерке постель.

— Нет, — сказал Щепакин, — я бы лучше с солдатами, свободная койка найдется? Ну, хотя бы дневального.

— Ни к чему вроде, — сказал Забаров, — и шум перед сном, и подъем рано, а вам с непривычки…

Щепакин его уговорил, шуму не было, солдаты стеснялись, наверное, никаких баек он не услышал на сон грядущий. А когда кто-то в углу запустил соленым словечком, на него дружно шикнули со всех сторон, и вскоре взвод угомонился и засвистел носами на разные лады, а Щепакин лежал на ватном тюфяке, сменившем привычные соломенные матрацы, лежал на одноярусной — одноярусной, да! — койке и думал, и вспоминал о событиях минувшего дня и о событиях шестнадцатилетней давности, и все его мысли сводились в конечном итоге к одному.

Он думал о том, что в т е, уже такие далекие теперь времена, в роте, помнится, был всего один солдат с семилетним образованием — застенчивый, высокий, с девичьими ресницами Женя Тимощенко. Остальные грамотенкой не блистали — поколение военных лет, учиться ему было трудновато. Но, в общем, если признаться честно, офицеры не испытывали от того особых затруднений, разве только на политзанятиях. А изучить трехлинейку, противогаз да наловчиться орудовать пехотной лопатой — и четырех классов хватало за глаза.

А теперь… В Ленинской комнате он видел стенды со сведениями по ядерной физике, в ружейном парке вместо винтовок и даже карабинов Симонова, казавшихся в свое время чудом техники, ровными рядочками стояли автоматы с откидными прикладами и штыками, легкие, удобные, а главное — кроме обычного оружия здесь были и полевые рации, и дозиметрические приборы, а в другом парке — автомобильном посверкивали матовой бронею бронетранспортеры, и было ясно даже при беглом взгляде — нет, с четырьмя классами тут не справиться.

Пехота… С доброй иронией говорили про нее: «царица полей», «пехота — шестьдесят прошла — еще охота». А чуть важничавшие артиллеристы на марше покрикивали с машин: «Эй, пехота, не пыли!..» «Теперь не шестьдесят — вчетверо больше, наверное, мчит она по дорогам — тоже царица, но уже современная, механизированная царица, в которой люди подстать технике, а техника — подстать людям».

Он вспоминал короткие записи в «форме два»: образование среднее, среднее техническое, девять классов, незаконченное высшее, педагогический институт. Он вспоминал людей, с которыми познакомился — пусть пока лишь накоротке, но журналистская тренированная память цепко удержала облик, фамилии, биографии.

Он вспоминал сержанта Якова Вестеля — интеллигентное смышленое лицо, вдумчивый, чуть с иронией взгляд. Хорошее образование, в армии стал кандидатом партии — а в е г о, щепакинские времена, среди коммунистов роты был всего один солдат, сейчас их, сказали, семеро.

А у Валентина Маслакова — самого что ни на есть рядового автоматчика, за плечами — два курса института.

Припомнил Щепакин Рудольфа Ламшаковича, награжденного медалью «За трудовую доблесть». И другого медаленосца — Василия Гринченко, у того медаль «За боевые заслуги» — получена за разминирование местности. И еще многих, тех, кого напрочно удержала память.

Он долго не мог уснуть, а подняла его полузабытая и такая знакомая команда «Подъем». Щепакин вместе со всеми выбежал на зарядку под косой утренний снег и плескался в умывальнике, обтираясь до пояса, и солдаты помалу, кажется, стали привыкать к чудаковатому корреспонденту, который пренебрег возможностью ночевать в гостинице или, на худой конец, в каптерке, а сам, по доброй воле, выскочил на холод, чтобы отмахать шестнадцать тактов, и моется ледяной водой, и держится вовсе запросто, хотя его, слышно, вчера принимал сам командир полка, а ротный весь день ходил за ним почтительно, как за большим начальством.

И завтракал корреспондент с ними, притом не в отдельной комнате, где снимали пробу, а прямо в столовой, за длинным столом, в бачок, как и всем, зачерпнули «разводящим» густой пахучей каши и придвинули тарелку с общим хлебом, с общим сахаром, он умело пил из кружки, не обжигаясь, и управился ровно за секунду до команды «Встать, выходи строиться», и только в строй он не стал, а пошел к казарме следом за ротой.