Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом

— За него я ручаюсь, как за самого себя!

При разговоре присутствовал и высокий кудрявый товарищ, который делал доклад на ячейке. Еще тогда Илья обратил внимание на его бессарабский акцент. Он засмеялся и спросил Илью, знает ли Женя, чем занимается его друг.

Томов не скрыл:

— Догадывается, конечно… И не с того случая, когда меня ранили, а намного раньше. Я как-то попытался вовлечь его в нашу ячейку, но он отказался. Борьбу нашу считает справедливой, но при данных условиях бессмысленной. Правда, позже он мне признался, что для нашей работы не подходит. Я понял, что он побаивается. Вот если, окажем, наше дело победит, он со временем станет передовым человеком… Уверен! Но пока хочет, чтобы волка поймали и еще, вдобавок, связали без него. Тогда он его убьет и, может быть, даже шкуру с него снимет. Такой он человек. Сам на охоту не пойдет. Говорит, что у волков клыки острые, а лес большой… Оттого и предпочитает действовать по русской пословице: «Волков бояться, в лес не ходить». Вот он и не идет… — Томов замолчал и смутился: «Чего это я расфилософствовался!»

Однако товарищ Траян и тот, что был с ним, улыбались ободряюще. Траян сказал:

— Вы, товарищ Илие, сделали большое дело: спасли от ареста не только товарища Захарию, но и многих других и помогли нам разоблачить предателя.

То, что товарищ Траян разговаривал с ним как с равным, наполнило сердце Ильи гордостью.

— Об этом случае уже знает наше партийное руководство, которое поручило мне, — продолжал Траян, — передать вам нашу благодарность. — Он встал и крепко пожал Томову руку. Илья почувствовал, как в горле у него пересохло и глаза наполнились слезами. Он несколько раз глотнул воздух, стараясь не выдать своего волнения, хотел что-то сказать, но Траян знаком остановил его:

— На будущей неделе двадцать шестого числа вы будете свободны. Рождество… Тогда мы снова соберемся здесь и обсудим вопрос о принятии вас в ряды нашей партии…

Илья вздрогнул и с невольной торжественностью сказал:

— Я постараюсь оправдать доверие партии.

Товарищ Траян кивнул головой, мягко улыбнулся и второй.

— Рекомендацию, наверное, я дам и товарищ Захария… Соберемся мы днем. Пока тут безопасно. А сейчас — пожелаю вам всего наилучшего.

Илья зашел к тетушке, но задерживаться не стал. Перед уходом тетушка Домна сказала:

— Так ты, Илюша, оказывается, знаешь нашего земляка?

Илья удивленно посмотрел на нее.

— Ну что ты на меня так смотришь? Ведь этот молодой человек, что бывает у господина Траяна, — наш, бессарабец. Помнишь, я тебе говорила о нем? Он учился с нашим квартирантом в университете… Это Раду Константин… тот, поэт… Мы давно знаем, что и он такой же, как и ты.

Илья, только сейчас сообразив, о ком идет речь, ответил:

— Конечно, знаю!

Илья поехал проводить Женю Табакарева на вокзал. Залы ожидания были переполнены, кругом царили суматоха, шум, пахло дезинфекцией. Приближались рождественские праздники, в школах и учебных заведениях прекратили занятия, опустели интернаты, разъезжались по далеким провинциям курсанты военных училищ, студенты. Немало людей приезжало на каникулы в столицу. Магазины были битком набиты товарами и покупателями. Почти каждый уезжавший в провинцию либо, наоборот, приезжавший оттуда старался что-нибудь купить в столице то ли в подарок, то ли по поручению знакомых. Все готовились к празднику.

Многолюдно было и в аптеках. Но здесь покупали не только мыло, крепкие французские духи или кремы, немало людей стояло в очередях с рецептами. Захваченные врасплох холодами, в легкой одежде, многие простуживались. В Бухаресте прошел слух, будто надвигается эпидемия ангины, однако народ толпился повсюду. Больше всего людей в предпраздничные дни было в парикмахерских. Тут выставляли дополнительно давно валявшиеся в кладовых кресла. Особенно много было клиенток в дамских салонах: старухи молодели на глазах, черные рыжели, седые темнели… По щекам бегали гибкие пальцы косметичек, устраняя на несколько дней глубокие морщины и смягчая тени под глазами. Люди старались обмануть не только друг друга, но и самих себя…

Сегодня, в канун рождества, суетился, в основном, трудовой люд. Ему, как обычно, все доставалось в последнюю очередь; господам — сливки, а тем, кто работал на них, — крохи… Радио, газеты, рекламы со всех сторон напоминали: «Завтра рождество! Спешите! Вспомните, не забыли ли вы еще что-нибудь купить?»