Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом

В конце Университетской площади Илья, не торопясь, осмотрел памятник бывшему главе правительства И. К. Братиану, давно умершему, но так и не взявшему с собой в лучший из миров ни гроша из награбленных за десятилетия капиталов. Потом он подошел к зданию, вдоль которого в длинный ряд выстроились чистильщики. Лица у них были худые, желтовато-смуглые — то ли от загара, то ли от грязи, а может быть, и от недоедания. Все они назойливо окликали прохожих, предлагая почистить обувь «а ля 101!» Были среди них и пожилые, и подростки, и даже ребятишки. Ловко, как на барабанчике, большими полукруглыми лохматыми щетками они выстукивали «чечеточную симфонию», подмаргивая проходившей прислуге и посылая вдогонку острые словечки. Было их здесь столько, что Илья подумал: «Неужели все жители Бухареста с утра до вечера чистят обувь?» А чистильщики молниеносно до зеркального блеска вылизывали суконками и бархатками обувь клиентов. «Вот если поступлю в авиационную школу, — думал Илья, — тоже буду приходить сюда, к тому карлику в турецкой феске чистить ботинки «а ля 101»!

Долго еще бродил он по городу, восхищался всем не виданным до тех пор и размышлял: «Удастся ли поступить в авиационную школу?»

Постепенно Илья привыкал к шуму, запоминал улицы и начинал ориентироваться в столичном лабиринте.

Трезвон мчавшегося навстречу трамвая отвлек его от раздумий. Это был тот самый, на котором он добирался утром к пансиону мадам Филотти. Илья сел в трамвай и поехал на Вэкэрешть. Места, где он час-два назад проходил, казались ему знакомыми.

В пансионе не было ни Жени, ни мадам Филотти; на дверях висел большой старинный замок. Такими в Бессарабии сельские богатеи запирали амбары.

Размышляя о том, идти ли опять бродить по городу или дожидаться Женю, Илья остановился в тени огромной шелковицы и огляделся. В глубине двора, у сараев, пожилая женщина варила что-то на треножнике в медном тазу, обмазанном желтой глиной. Ветерок доносил приятный аромат ванилина. Заметив Илью, женщина подозвала его.

— Вы не к квартиранту мадам Филотти? К господину Еуджену? Он уже два раза приходил, да вот все не заставал вас. Просил, когда придете, чтобы обождали его, — говорила женщина, осторожно снимая ложкой розовую пенку.

— Варенье варим. На зиму. Если только не съедим его до рождества, — усмехнулась она.

— Такой запас неплохо иметь, — заметил Илья.

— О, конечно! Это нас выручает, чтобы зимой ноги не протянуть, прости меня господь!.. Так оно… Как говорят: «белый хлеб на черный день». А то мало ли еще чего придумают наши господа, черт бы их побрал, — раздраженно произнесла женщина, поправляя выпиравший из-под треножника корень.

— И у нас теперь тоже, кто может, начинает готовиться к зиме.

— Вы из одного города с господином Еудженом?

— Да, мы с ним земляки и соседи.

— Говорят, у вас там жизнь хорошая? Все дешево и притом свое.

— Как сказать. У кого свое, а у кого… и этого нет, — показывая на таз, ответил Илья. — Если бы там было хорошо, наши не ездили бы сюда устраиваться на работу.

— Пожалуй, вы правы. Сейчас всюду одинаково, — согласилась женщина. — Ходят слухи, будто скоро выборы. Правда, на них нечего надеяться. И на прошлых всем понаобещали золотые горы, клялись, божились… а толку что? Стало еще хуже. — Женщина тяжело вздохнула. — Налоги нас замучили да марки, чтоб они сгорели вместе с теми, кто их выдумал, прости меня, господь! Ведь клеить эти марки сейчас нужно на все: и на прошение, и на свидетельство, будь оно о рождении или о смерти… А не наклеишь марок, так ведь и не похоронят! И на обувь, и на одеколон и даже на пудру марки клеить надо. Ведь куда теперь ни кинешься, миленький, все оклеено марками. Уж до чего додумались наши господа: стали нынче марки клеить и на выпеченный хлеб!.. Такая жизнь пошла…

Илья слушал. Все, что говорила женщина, было для него не ново. И дома примерно так говорили… Но раньше он не обращал внимания на всякие несправедливости, думая, что в далекой Бессарабии они неизбежны. Но здесь, в столице! Странно…

Помешивая варившиеся ягоды и зажмурившись от едкого дыма, выбивавшегося из-под тазика, довольная, что нашла слушателя, женщина продолжала:

— Таков уж порядок. Одному густо, а тысяче пусто. Да притом и пикнуть не смей! Как что, так они сразу в полицию, а оттуда уже известно куда… Смотрели бы лучше за порядком, а то до чего дожили… Слыхали? Это сын-то изрезал своих родителей на кусочки! Прости меня, господь! А! Нужно же дожить до такого зверства, чтобы из-за миллиона лей, будь они прокляты, родную мать и отца зарубить? А они, бедненькие, его еще учили, этого изверга, чтобы дохтором или, как он там назывался, хирургом стал. Вы, понятно, знаете, насчет кого это я?..