Евгений Дубровин - В ожидании козы

– Стой! А чем лебеду приправлять будем?

– Видно будет, – ответил Вад беспечным голосом.

– Нет. Масла вы не получите. Хватит с вас крупы и сала. Живите теперь, как верблюды. Верблюд один раз нажрется, а потом ему не хочется есть целую неделю.

– Но мне очень хочется, – возразил Вад.

– Надо было это предусмотреть вчера. Это логично.

Презрев законы логики, брат юркнул мне под мышку и припустил к погребу. Я еле догнал его.

– Нет!

– Да!

– Нет!

– Дядя Авес! Он не дает масла!

Итак, Вад вышел из повиновения. Во время тараканьих бегов они здорово спелись с Авесом.

– Иду!

Дядя Авес спешил на помощь, издавая своими галифе хлопающие звуки.

– Что здесь происходит?

Я вежливо объяснил, что происходит экономия масла. Дядя принялся горячо убеждать меня дать ему масла, так как уже десять часов, а он еще не завтракал, а врачи прописали ему принимать пищу в строго определенное время. Видя, что этот довод не действует, Авес Чивонави попытался соблазнить меня описанием румяных, шипящих на сковородке картофельных очисток, но я, хоть и глотал слюни, все же устоял. Тогда дядюшка надумал применить физическую силу. Вроде бы в шутку, подмигивая и сыпля разными шуточками, он попытался отодвинуть меня от двери погреба, но тоже безуспешно. Я лишь слегка толкнул его плечом, и дядюшка отлетел и закачался как камыш. Все-таки он был действительно больным человеком Авес постоял немного, держась за бок и морщась, а потом рассмеялся.

– А если мы вот так, река Хунцы?

Он вытащил из галифе пистолет и, продолжая смеяться, стал целиться в меня дрожащей рукой.

Не знаю, чем бы кончилась дядина шуточка, но в этот момент калитка заскрипела и во двор ввалилась толпа во главе с Иваном. Очевидно, это была его «мала куча», потому что все они очень походили на Ивана: такие же костлявые и длинные. «Мала куча» несла ведра, солому и дырявые решета.

– Мы тово… – сказал Иван смущаясь. – Покажем, як кизяки делать… А то позамерзаетэ без топки.

Дядя Авес бросил пистолет в карман своих необъятных галифе.

– Тевирп! – приветствовал он Ивана. – Идохдоп адюс.

Иван остолбенел.

– Чиво?

Дядюшка был доволен произведенным впечатлением.

– Отк ыт?

У дядюшки был просто талант выкручивать слова шиворот-навыворот.

Иван растерянно моргал белыми ресницами. Вся его «мала куча» делала то же самое.

– Он спрашивает, кто ты есть, – перевел Вад с птичьего языка на человеческий. – Не бойся. Это наш дядя.

Иван нерешительно продвинулся в сторону Авеса.. Мелюзга повалила следом, как цыплята за наседкой.

– У сав ястусен ырук?

– У вас несутся куры?

– Нет, – отрицательно замотал головой Иван, пяля глаза на дядюшку. – У нас нет курей…

– А олас? – Авес выкручивал слова почти мгновенно.

– Есть ли сало? – Ваду очень нравилась роль переводчика, хотя и давалась она ему с трудом.

– Нэма…

– А что есть? – забывшись, нетерпеливо спросил дядя.

– Мука… трошки…

Авес оживился.

– Это хорошо… это очень хорошо… Напечем оладьев…. с маслом.

Иван замялся.

– Но у нас трошки. На каждый день по пригоршни…

– Иди. Иди, – поддержал Авеса Вад. – Чугун лизал?

Иван беспомощно посмотрел на меня. Я вступился за него.

– Они сами с голоду пухнут. Надо и совесть знать.

– Река Хунцы, – сказал дядюшка Авес и удалился, хлопая галифе. По дороге он вставил челюсти и жутко, по-волчьи, оглянулся на меня.

До обеда мы делали кизяки. Из окон нашего дома несся хохот: дядя и Вад гоняли тараканов.

Я сидел на завалинке. У меня невыносимо ныла спина. Вся площадь возле дома и двор были устланы кизяками.

На улицу вышел Виталька Ерманский, жуя бутерброд с сыром. Сегодня им принесли большую посылку.

– Хочешь? – спросил он.

– Нет. Я наелся.

Виталька почему-то обиделся. Он доел бутерброд. Корку от сыра он бросил в пыль. Потом Ерманский ушел, а я остался один на один с коркой. Она лежала от меня в трех шагах и отчаянно пахла. Она могла пропахнуть под нашими окнами весь вечер и ночь. Я раздавил ее пяткой.

Они не спали и разговаривали про еду. Они разговаривали про нее, хотя все-таки взяли из погреба масло и поджарили на нем очистки.

– Я в своем самолете, – шипел дядя Авес, – возил живую курицу. Она неслась каждый день. Потом в самолет попал снаряд, и курица изжарилась. Я ее взял с собой. Летел на парашюте и ел… Проклятый дом. Не уснешь. Пахнет каким-то сыром. Река Хунцы.

Это пахла моя пятка, несмотря на то, что перед сном я вымыл ноги.