Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

Сашка рассыпает по коленкам оглушительную, отчаянную трещотку — сейчас клочья от штанов полетят, лупит ладонью по одной подметке, по второй, вгоняет гвозди на ходу, чтобы подметки не отлетели, держались крепче, и повторяет:

— Эх, Тоня!

Губы ее трогает улыбка. Взблескивает в глазах короче, чем на миг, и тотчас же придавливается величавой каменной волей. А тут еще коса заплетается вокруг лица, закрывает ее губы, и уже не поймешь, улыбается она или только померещилось. Плохо Сашке, свирепо плохо, по глазам видать, темным, как ямы со стоячей водой; у него остановившиеся глаза убийцы, но никто этого не видит. Все бьют в ладоши и подтопывают ногами и начинают подпевать: «Ля-ля-ля-ля-ля!»

Хоть бы капельку оттаяла в Тоне вчерашняя обида. А то Сашка землю ногой проломит.

— Эх!

Тоня отбрасывает косу за плечо, дует на прядки, соскочившие с головы и щекочущие глаза, и спрашивает, танцуя:

— Заэхал! С чего это?

И опять дует на прядки, играющие с ней.

— Скажу — не поверишь, — танцуя, отвечает Сашка.

— Поверю, — неожиданно улыбается Тоня широко, заметно.

И Сашка отвечает ей улыбкой во весь рот. А свадьба, глядя на их улыбки, сразу хлопает звонче и тоже улыбается.

— Сейчас скажу.

— Ну? — крутясь, приближается к нему Тоня.

— Я ведь обманул, — успевает сказать Сашка, пока она не отскочила.

— Кого? — спрашивает она, подпрыгнув.

Она теперь перестала вертеться и, сверкая голыми жжеными коленками (и сейчас солнце, а летом знаете какое!), прыгает вперед и назад. И Сашка прыгает то к ней, то от нее, как в пляске «А мы просо сеяли», и твердит весело:

— Всех сразу. Всех!

— Не понимаю, — запыхавшись, бросает Тоня и трясет головой, все еще машинально улыбаясь.

— Мне Саенко рыбу показал для всех, — объясняет Сашка сияя, — а я один взял. Поняла? Как Рачок.

Кажется, замерев, Тоня сейчас забудет о пляске. Но она прыгает, не опуская рук с пояса, и губы ее растягиваются все шире и приоткрываются все больше, и зубы блещут.

— Врешь, — смеется она.

— Как Рачок, — повторяет Сашка. — Точно.

А Тоня останавливается и качает бедрами, и головой, и всем телом. Тоня думает.

— Еще хуже, если так, — шепчет она, глядя в белый свет мимо Сашки, хотя он и крутится перед ней.

— Ага, — кивает он своей зализанной башкой, тарахтя вокруг Тони каблуками, потому что уже больше невозможно скакать взад-веред. — Рачок двух обидел, а я всех сразу. Он две сети резанул, а я…

— Та-ра-ра-ра-ля! — орет свадьба.

— Сниматься захотелось? — спрашивает Тоня.

— Точно.

Хотел сказать — из-за тебя. Хорошо, не сказал. Уберегся.

— Ну и снялся бы! — смеется Тоня, сверкая зубами, непонятно, понарошку или всерьез смеется. — Эх, Сашка, Сашка!

— Нет Сашки.

— Эх, Сашка!

— Скажи, Тоня. Скажи всем! — внезапно требует Сашка, вертясь вокруг нее и вокруг собственной оси, как Земля вокруг Солнца.

Горбов трясет за плечо Ван Ваныча и торопит:

— Как пляшут! Знатный бригадир с рыбосолкой. Снимайте, снимайте… Она девушка хорошая… Стенгазету делала…

Он любуется Тоней и Сашкой и думает, что по молодости Сашка, конечно, согрешил, но его придется простить, надо простить для Тони, наконец. Ведь чего, если спросить, хочет в итоге всех своих мук «пред» Горбов? Чтобы всем было хорошо, чтобы все были счастливы.

— Снимайте, черти!

— Лимит! — невозмутимо отвечает Ван Ваныч, полосуя себя свободной рукой.

— Что? — недоумевает Илья Захарыч.

— Пленочка…

— Для рыбы?

— А как же! Народу интересно, как вы ее ловите.

— На рыбу пленка есть, а на танцы нет? — Илья Захарыч отталкивает от себя Ван Ваныча.

— Алик! — снисходительно зовет Ван Ваныч режиссера, который, скучая, сидит за углом стола. — Скажи Симе, пусть возьмет их на мушку… Коротенько. Я прибавлю пленки.

— Пусть возьмет, — безучастно соглашается Алик. — Сима! Крутани. Для стыка.

Для стыка — это не главное, это проходная сцена. Монтажный переход…

Сима заводит аппарат, как будильник, и трещит, и пляшущие фигуры Тони и Сашки навсегда летят в камеру. Эх, если бы еще поймать их слова, рождающиеся сквозь обманчивые улыбки.

— А тебя-то записали в скромники. Сниматься не хочет. Подумать, а!

— Скажи им, Тоня, — топчась, продолжает умолять Сашка. — Будь другом, скажи. Ну, что тебе стоит?

— Дурак ты! — в крутом повороте выпаливает Тоня. — Скажи сам.

А Сашка озверело лупит себя, как бы в наказанье, по груди и по ногам.

— Я сам не скажу. Пороха не хватит. Всем!

— Живи так! — пожимает плечами Тоня, и тут пленка (магнитофонная) кончается, и Тоня выходит из танца, обмахиваясь и улыбаясь, а Сашка крутит рукой над головой, словно гоняет голубей, и кричит Марконе, чтобы он повторил.