Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

Диспетчер услужливо, с неожиданной улыбкой на подобострастном лице, пододвинул Нефедову листок бумаги и карандаш, но тут вмешался сержант Докторенко, налившийся до красноты густой багровостью.

— Нет уж! Сам пиши! Я тобой займусь, твоей службой! Я… Я… Ясно? — прозаикался он наконец.

— Что писать? — усмиренно спросил диспетчер, с полдороги возвращая себе листок с карандашом.

— Пиши, что я скажу… Справка! — пропищал Докторенко и заходил по комнате, скрипя то ли сапогами, то ли жидкими половицами. — Дана гражданину Нефедову… Инициалы?

Юрий Евгеньевич напомнил.

— В том, что, приехав в Ливны… Ай-яй-яй! Может, вы пиджак в совхозе оставили? Может, где еще? Свистнули! Стыд, позор-то какой! — восклицал сержант, словно диктуя.

— Это не писать? — спросил диспетчер. — А Ливны?

— Ливны оставь… У него украли пиджак. С документами и деньгами! Написал?

— О чем речь? — уныло спросил диспетчер, пожав плечом.

Он ждал, а Докторенко еще поскрипел половицами, словно бы катая по ним шар своего тяжелого тела.

— Ну, дальше? — спросил диспетчер еще унылей.

— Дай подумать… Дана для бесплатного следования в автобусе. Ясно и понятно. Точка. Моя подпись действительна?

И диспетчер злорадно воскликнул:

— Нет!

— Ставь свою. Диспетчер медлил.

— Ну, давай обе… По соседству.

Они подписались на листке рядышком. Солдатик подмигнул Нефедову, и второй раз после происшествия тот улыбнулся.

— Печать! — скомандовал сержант.

И опять диспетчер возликовал от счастья:

— А печати у меня нет!

Нефедов заволновался и хотел подсказать, что печать есть в райвоенкомате, и еще больше заволновался, подумав, что рыжий дядя Костя, наверно, вдоволь наигрался сам с собой в шахматы и уже ушел разговаривать с женой.

— А что у тебя есть? — растерянно спросил Докторенко.

— Штампик.

— Штампуй.

И диспетчер увековечил на справке родное им и злополучное для Нефедова название «Ливны», а Нефедов понадежней спрятал справку в карман, всем пожал в знак благодарности руки и посмотрел на часы. Полчаса оставалось еще в запасе. Нефедов набрался храбрости и на улице, в присутствии сержанта, попросил у солдатика его десятку взаймы, чтобы поесть самому, а главное, хоть как-то отметить чужую сердечность…

Сели в столовой, разлили по стаканам пиво, взяли еду, с трудом хватило десятки. Поднимая стакан, сержант сказал непонятные для косившихся из-за других столов фразы:

— Баб с курями в автобус можно сажать. А это нельзя! Я займусь.

Со стены, из динамика, звучала беспечная музыка, солдатик сидел молча, и Нефедов спросил:

— В отпуск приезжал?

— Маму схоронил.

И стало понятно, отчего у него такой хриплый голос — может, проплакал до хрипоты… Докторенко положил на стол сигареты. Подымили. Напоследок помянули мать солдата, и сержант пошел провожать их к автобусу. Там он вслух прочитал водителю справку, вынутую Нефедовым, наказал, чтобы все было в порядке, и, едва тронулись, пассажиры стали расспрашивать о происшествии, а Нефедов рассказывал обо всем весело, и автобус смеялся, и все стали вспоминать смешные случаи с кражами и пропажами, а женщины крестьянского вида рылись в корзинках, развязывали узелки, угощали Нефедова и солдатика, — те не успевали отказываться от яблок и яиц…

Ехали шумно, а потом утихли, и только неутомимо бурчал автобусный мотор, и солдатик задремал, потряхивая хохолком, и Нефедов незаметно свесил голову…

…И опять ему приснился сон. Будто он поднялся по ступеням каменного крыльца, над которым вроде флага висела вывеска: «Милиция», вошел в двери и потребовал, чтобы его пустили к начальнику.

— Занят, — даже не подняв глаз, ответила секретарша, которой в первом сне не было, а теперь сидела, и все у нее было крупное: коса вокруг головы, нос, и щеки, и даже уши.

Нефедов еще громче потребовал, чтобы его впустили к начальнику, и так разгорячился, что было видно — Юрий Евгеньевич ничего не боялся. Но не потому, что стал храбрым, а потому, что знал, кого там встретит. Он помнил, кто сидит за дверью в генеральском кителе с золотыми пуговицами. Он сам!

Требовалось сделать то, на что он не отважился тогда, и прижать Васятку, живущего у озера с кувшинками.

Директриса, пардон, секретарша не пускала, и тогда Нефедов рванул дверь и… попятился, завопив от ужаса. Правда, безголосо. Как вопят только во сне…

За столом, уставленным телефонами, в генеральской форме сидел другой человек. Он потрогал комок своих усов под носом и спросил: