Аркадий Гайдар - Фельетоны и очерки

Нагибая голову, бригадир пробирается меж покрытых опалубкой колонок, тех, на которые должен лечь фундамент для четырех котлов. По пути он поднимает короткую тяжелую железину, ударяет ею о доски опалубки и слышит звук, глухой, как от падения чурбана на сырой песок.

И вдруг бригадир настораживается. Доска звучит гулко, как крышка пустого ящика.

— Опять, — говорит бригадир, и губы его сжимаются.

Пусть арматурщики работали хорошо, пусть колонки крепко связаны из 19-миллиметрового железа, пусть затянуты они сетью надежной проволоки, но бетонщики плохо сделали свою работу.

Он слышит по звуку, что под опалубкой спрятаны большие раковины, большие и настоящие пустоты. Так и есть — не утрамбовали. Снимут опалубку, а бетон повиснет на прутьях — вот тебе и фундамент.

Отброшенная железина лязгает о камни. Бригадир по уступам и по перекладинам лезет наверх.

— На бюро ячейки… — бормочет он, вытаскивая записную книжку. — Раз ставил и еще раз поставлю.

Наверху из-за Амура ревет ветер. Он свистит сквозь переплеты постройки и ворочает у берегов тяжелые изломанные льдины.

— Лед пройдет — рыбу ловить будем, — говорит бригадир. — Снасти купили в складчину. Наши ребята беда какие рыболовы.

Снизу кто-то кричит:

— Теперь куда?

— Сейчас найдем, — отвечает бригадир. — Иди пока сюда. Пусть они наращивают, ты подавать будешь. А я на минутку в контору, ругаться пойду.

А как не ругаться? Это только в стихах получается так, что раз ударник, то он обязательно «бьет молотом» да шагает «железным шагом», а такие вопросы, как, например, обед в столовой, барак, правильный учет и своевременная выдача зарплаты, — это его, ударника, будто бы совершенно не интересует и не задевает.

— Черт его знает! — говорит бригадир. — Вот уже конец месяца, а контора никак не подсчитает, сколько же мы заработали. Ребята очень недовольны. Ну, просто ругаются. И они ругаются, и я ругаюсь. А знаешь что? Было раньше человек 10 арматурщиков. Срывали они по 30 целковых в сутки. Не дадите 30 — не будем работать. Что же делать? Приходилось давать. Но как встала наша бригада, так их словно ветром сдуло. Четырех из них мы к себе в бригаду взяли. Думали, перегиб, работаем. Двое еще так-сяк, поддаются, а двое никак. Например, Пятаков. Ему и говорили, ему и выговор давали, — ничего не помогает… И что это у него вдруг живот заболел?

— Взял бы да и отослал из бригады.

— Чудак человек, — усмехается бригадир. — Значит, нельзя было. Ребята всё молодые, некоторые 10 миллиметров от 20 отличить не могли, а он все-таки квалифицированный. Ну, а теперь получились. Есть уже такие, что в чертежах мало-помалу разбираются. Теперь и не жалко. Скатертью дорога.

— Так что же, — говорит Волков, входя в контору. — Мы кончили. Давайте какую-нибудь работу.

— Работу, — не отрываясь от стола, говорит техник. — Работы мало ли.

— Куда пойдем? Можно, по-моему, землю на третьем котле выбирать.

— Что землю! — уныло отвечает техник. — Ее сегодня выберешь, а завтра опять натащат.

— Чудно, право! Сегодня выберешь — завтра легче будет.

Часы тикают, в комнате тихо. Время показывает 10 минут пятого.

— Ну что же, идти на третий? — переспрашивает бригадир.

— На третий?.. Почему на третий! Нет у меня для вас сегодня никакой работы, — равнодушно и неожиданно доканчивает техник. — Завтра что-нибудь придумаем.

— Когда завтра? Опять, как в прошлый раз. А что я с утра буду делать?

— Придумаем, — отвечает техник. — Подумаем и придумаем. — Он поворачивает голову на часы и добавляет: — Да сейчас и времени много. До конца меньше часа. Скоро шабашить. Какая еще тебе работа.

— Двадцать человек! — неожиданно зло и холодно говорит бригадир. — Двадцать человек за пятьдесят минут…

Ему не нужно доканчивать. Если к нему присмотреться, то он вовсе не такой уже маленький. Если к его словам прислушаться, то он вовсе не такой улыбающийся и мягкий.

Не такой уже маленький, не такой уже добрый и не такой уже тихий — этот бригадир, который упорно плетет железные каркасы для растущих новостроек.

Ему не нужно доканчивать, и технику не стоит дослушивать. Все понятно!

И, получив наряд, бригадир распахивает дощатую дверь.

Свежий ветер, тот самый, который злится в попытках сдвинуть громады упрямого льда, хлещет в лицо.

Бригадир идет против ветра. Он шагает без молота, без выпяченной колесом груди, он идет, чуть наклонив голову и придерживая рукой фуражку.