Корольков Михайлович: Партизан Лёня Голиков

Ленька лениво протянул:

– Теперь скоро охоту объявят.

– А толку что? – возразил Сашка. – Ружье-то негде взять…

– Можно лук сделать и стрелы, – предложил Толька, старший брат Ягодая. – Из иного лука стрелу пустишь – с глаз скроется. Только надо из орешины делать, чтоб тугой был.

– Еще не хватало – лук! Что мы, дикари какие? Лучше ружье купить вскладчину.

Это сказал безбровый Эдик, или Мамис, прозванный так за свою привычку чуть что бежать к матери ябедничать. В деревню они приехали на лето из Старой Руссы, отец его работал там не то в банке, не то в финотделе. Ребята недолюбливали Эдика – вечно всем недовольного и обидчивого мальчишку, глядевшего на всех свысока. Эдику ответило сразу несколько голосов:

– А деньги где взять?

– Ишь какой богач нашелся!

– Ему хорошо: скажет отцу, и все – на тыщах сидит!

Многие были уверены, что работать в финотделе значило «сидеть на тыщах» и распоряжаться деньгами как вздумается. Отца Эдика всего несколько раз видели в Лукино. Не так давно приезжал он в деревню на несколько дней. Ходил по улице в серой шляпе, в синих галифе с кожаными заплатами на заду и на коленках. Он носил очки, бородку клинышком и коротко подстриженные усы. Держался отец Эдика прямо, ходил, оттянув назад плечи. Иногда он прогуливался по деревне с женой и сыном, а всех других сторонился, ни с кем не разговаривал.

И фамилия у них была трудная, не сразу выговоришь – Гердцевы. Лукинским ребятам Виктор Николаевич Гердцев не понравился. Толька определил: «Ходит, будто аршин проглотил».

В ответ на дружные возгласы Эдик надулся.

– Много вы понимаете! – обидчиво пробормотал он. Коричневые его глаза в белесых ресницах стали злыми. – Захочу – куплю себе ружье и один пойду на охоту.

– Ну и катись отсюда! – вспылил Ленька. – Нужен ты нам больно!

– Мама! Они меня прогоняют! – заскулил Мамис и побежал, оглядываясь, домой.

– Беги, беги, скатертью дорожка! – закричал Толька ему вслед.

– Да ладно! – прервал его Сашка. – Давайте про охоту лучше. Дело не в ружье. Люди охотились, когда ружей еще не было, – на мамонтов, например. Они зверей хитростью брали. Мы с Ленькой тоже придумали одну вещь. Уток можно наловить во сколько!.. Расскажи, Ленька!

Приподнявшись на локтях, Ленька сперва повернулся к Вальке:

– Ягодай, по-утиному кричать можешь?

Валька, не понимая еще, к чему все это, уселся поудобнее на плетне, набрал воздуха, втянул в рот нижнюю губу, обнажив верхний ряд зубов, и закрякал. Да как закрякал! Закрой глаза – и покажется, будто совсем рядом утка не то утят созывает, не то селезня кличет.

– Здорово! – восхитились ребята. – Как крякуша!

– Слушайте дальше! Достать бы нам домашнюю утку – и в пожни. Понятно, в чем дело?

Нет, многие еще не понимали. Ленька объяснил, что нужна, собственно, не утка, а ее чучело. Валька наденет на голову утиное чучело, залезет по шею в болото и станет крякать, пока не прилетит какой-нибудь селезень. Конечно, он подплывет к чучелу. Тут Ягодай должен хватать селезня за ногу и тянуть в воду.

– Так за день можно натаскать не знаю сколько! – с жаром закончил Ленька.

Все были в восторге от предложенного плана. Валька соскочил с плетня, начал приплясывать и крякать на разные лады.

Но достать чучело оказалось делом нелегким. Уток в деревне никто не резал, бить их начинали по первым заморозкам, а сейчас был разгар лета. Правда, Толька предложил – и все с ним согласились, – вместо утки взять петуха или курицу: ведь главное здесь – хорошо крякать, а кто там крякает, селезень сразу не разберет.

Охота в районе разрешалась с первого августа, и, хотя у ребят ружей не было, все же они решили единогласно – закона не нарушать и начинать охоту только в положенный срок. Но до охотничьего сезона было еще далеко, и ребята уговорились провести репетицию на болоте за Воронцовом.

Дня через два всей гурьбой двинулись на подготовительную охоту. Чтобы не связываться с воронцовскими, деревню их обошли стороной и пошли вдоль речки тропкой, которая привела их на широкую луговину.

Сначала все шло очень хорошо. Валька, непрестанно подтягивая штаны, говорил по дороге, что, будь у него чучело, назад без добычи он нипочем бы не вернулся. Ему возражали, что охота пока запрещена и ловить уток они будут понарошку. Вместо чучела он накинет на голову кошелку, а если утку и поймают, то придется ее сразу же отпустить.

Ягодай огорчился, будто ему уже приходится выпускать пойманную утку, но спорить не стал и продолжал уверенно семенить босыми ногами. Он наслаждался вниманием и даже некоторым почтением, с которым относились сейчас к нему ребята. Но, миновав луговину, Валька начал скисать, а на болоте, куда добрались они через полчаса, Ягодай наотрез отказался лезть в воду.