Лев Славин - Поездка в Цербст

Рядом со складным столом сидел штабной сержант. У него были приготовлены бланки о безоговорочной капитуляции, и видимо, отпечатанные в полевой типографии. Для названия города и даты были оставлены пробелы.

Господину фон Шлеппен и мне понравилась акурат-ность этой процедуры и то, что в ней не было ничего унизительного для германского достоинства. Не правда ли?

Когда наступила наша очередь подписывать, господин писарь сердито спросил:

– А где ваш представитель от армии? Что вы, порядка не знаете? Первый раз капитулируете?

Действительно, все прочие делегации имели в своем составе военного представителя.

– Господин писарь! – взволнованно сказал бургомистр. – У нас с армией полная согласованность, и вообще весь наш гарнизон – тридцать человек…

Но желчный штабной сержант ничего не хотел слышать, и мы не знали, что нам делать, как вдруг появился запыхавшийся обер-лейтенант господин Кошке. Лицо его было красно, он шумно сопел, длинная сабля, волочась по земле, громко стучала.

– Вот наш представитель от вооруженных сил Цербста! – обрадованно воскликнул господин бургомистр.

– Ну, валяйте, – буркнул писарь, – подмахивайте вашу капитуляцию.

– Никакой капитуляции! – заорал господин Кошке. – Шлеппен, я повешу вас как изменника! Цербст будет сражаться! Мы уничтожим ваши сатанинские…

– Ладно, будем сражаться, – прервал его первый лейтенант, зевнув.

Я приблизился к господину Кошке. По красноте его лица и аромату брандвейна я понял, что он абсолютно пьян.

Писарь заворчал:

– Только бумажку мне испортили. Первый лейтенант, пусть они подпишут капитуляцию. Этак на них бланков не напасешься.

– Не задерживайте их, Браун, – сказал первый лейтенант, – иначе они не успеют написать свои завещания.

Услышав это, господин фон Шлеппен вздрогнул, а наш начальник снова заорал:

– Германия не боится никого, кроме бога! Присылайте вашу пехоту – мои славные гренадеры испепелят ее!

– Вы не увидите нашей пехоты, – холодно сказал господин первый лейтенант. – Недостает только, чтобы какой-нибудь надрызгавшийся фанатик выстрелил в спину нашему солдату. Жизнь одного американца мне дороже, чем весь ваш вонючий город. Убирайтесь!

Мы поняли, что дипломатические переговоры прерваны, и удалились… Что вам сказать? Первый лейтенант оказался прав: мы не увидели американских солдат. Мы увидели американские самолеты. Они появились над городом в два часа дня, как божья гроза, а может быть, как посланцы дьявола. Они бомбили нас сорок пять минут. Результаты перед вами. Половина Цербста лежит во прахе. В том числе – знаменитый дворец Екатерины Великой. Несколько сот человек было убито. Кровь смешалась с пылью. Видимо, грехи мои невелики. Господу было угодно, чтобы я уцелел и рассказал вам эту историю завоевания Цербста, достойную пера Полибия… Acta est fabula [15].

– А что сталось с вашим Кошке? – спросил Савельев.

– Господин обер-лейтенант при первых же разрывах бомб сразу протрезвел. Он бросился в бункер под цейхгаузом, самое надежное убежище в городе, но смерть настигла его и там…

– Прямое попадание?

– Нет… Он не пал от руки неприятеля. Карающий бог наслал на него более мучительную смерть… Его убили разъяренные жители Цербста.

– История что надо, – пробормотал Савельев. Лицо его выражало явное удовлетворение.

– Вы видите, я был прав, – сказал я, – как раз для вашей коллекции.

– Теперь, пожалуй, – сказал Савельев, – одна Екатерина – без Кошке – меня не устраивала, точно так же, как не устроил бы меня один Кошке без Екатерины, но вместе совсем другой разговор… Да, кстати, Фосс, вы, как историк, должны знать: когда родилась Екатерина Великая и когда она покинула Цербст?

– Софья-Августа Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская, – ответил профессор, – принявшая в православии имя Екатерины, соизволила родиться в ночь на двадцать первое апреля тысяча семьсот двадцать девятого года. Но не здесь.

– Как не здесь? Это что – не тот Цербст?

– Тот самый, господин капитан. Цербст в Германии один. Но место подлинного рождения императрицы Екатерины Великой – город Штеттин, где отец ее величества был командиром полка, имея казенную квартиру из трех комнат. Пятнадцати лет императрица была увезена в Петербург и в Цербсте была только один раз в возрасте одиннадцати лет – и то не более четырех с половиной суток.

– Ничего не понимаю, – проворчал несколько растерянный Савельев. – А Екатерининский дворец? А музей, ей посвященный? А портреты во всех витринах? Что же это – миф, легенда?