Михаил Толкач: Не уходя в атаку

Он набросил на ее ноги легкое покрывало, вздохнул и, косолапя, вышел. Екатерина Самойловна перекрестила его вслед, утомленно закрыла глаза.

Над садиком, испуганно каркая, пронеслась стая ворон. Галя, повернув голову, обиженно посмотрела дедушке вслед: зачем ставила она самовар, если не пили чай?

На тракте по-прежнему разбойно тарахтели телеги, сигналили машины. Стрельба за рекой не прекращалась.

В тесной комнате перед столом начальника станции Акулова стояла кареглазая, рослая, с волевым лицом девушка. То и дело поправляя пышные вьющиеся волосы, она горячо доказывала, что ее место в Шаромыше. А не то она пойдет в военкомат, пусть отпускают на фронт.

— Зоя, пойми меня, родная, — Захар Николаевич обошел стол, привлек к себе девушку. — Состав, быть может, последний...

— Ты тут, и я не уеду. — Она вдруг положила голову ему «а плечо, прижалась, ласково спросила:—-Как же я без тебя? Как?

И забылись на миг бомбы, страхи, поезда. Глаза в глаза: глубокие, бесконечно родные, нежные.

С началом стрельбы за рекой поселок охватила паника. Обезумевшие люди метнулись к станции — уехать! Уехать на чем придется, как угодно, но только подальше от этого грохота, ужаса, риска попасть в плен.

Редкие часовые не смогли сдержать напора буйной толпы, и голосящие, орущие люди с узлами окружили санитарный эшелон, полезли в вагоны, на крыши. Топтали слабых, мяли сопротивляющихся, давили друг друга в борьбе за место.

Фотиев ошалело смотрел на это столпотворение отчаявшихся людей. А что, если такая паника повсюду? Кто же остановит фашистов?..

Поступая в военное училище, комендант, как и многие, мечтал о подвигах. А сейчас, когда наступило время проверить и показать себя, он стоит в бездействии и не знает, что делать, как поступить.

Беженцы между тем осаждают вагоны, санитары бессильны их остановить.

Мимо Фотиева промчался здоровенный, атлетически сложенный детина в зимнем кожаном пальто, с желтым чемоданом в руке. Задрав голову, он налетел на санитаров. Те выронили носилки: раненый пронзительно вскрикнул. Атлет перескочил через упавшего, свалил чемоданом стоявшую вблизи беременную женщину.

Комендант не вытерпел, рванулся к верзиле, выхватил из кобуры пистолет.

— Стой!

Атлет отмахнулся, работая локтями, протолкнулся к заветному вагону. Выстрелить Фотиев не успел: десятки горячих тел мгновенно захлестнули, сжали

паникера, завертели в панической людской коловерти.

А над топотом ног, руганью и стоном стоял нечеловеческий крик:

— Не-е-емцы!

— Не ори! — вдруг строго приказал атлету пожилой человек с пустым рукавом вместо руки. Казалось, что толпе не хватало именно этого спокойного окрика, чтобы остепениться. К безрукому мгновенно протиснулись две девушки, протолкался сильный парень в майке. Они сцепили руки, ограждая женщин. Фотиев подумал, что нужно было давно обратиться к людям: возможно, и санитарные вагоны никто бы не занял.

— Помоги, товарищ, — требовательно сказал он знакомому весовщику. И тот присоединился, увеличивая цепочку защитников.

— На военных надежда слаба, — резко сказал безрукий, переходя к соседнему вагону, помогая образовывать подобие живых коридоров, по которым проходили к вагонам беспомощные старики, женщины, дети.

И куда бы ни добирался Фотиев, везде он видел, как сами беженцы оттесняют крикунов и паникеров. Его удивляло, что недавно бесновавшиеся люди теперь заботливо оберегают больных и слабых, пытаются втиснуть в вагоны носилки с ранеными. Но там уже битком набито, и раненых с сожалением относят в сторону.

Фотиев с трудом выбрался из толпы, убедившись, что для санитарного поезда нужно искать другие вагоны.

В дальнем тупцке среди развалин кирпичного завода коптил небо маневровый паровоз. Бригада, закончив подбор вагонов для санитарного состава, отдыхала.

Помощник машиниста Пашка Смирнов, живой бесшабашный парень лет двадцати двух, лежал в сторонке на зеленой траве, раскинув руки. В тени паровоза сидел кочегар Григорий Мухин. Он с неделю назад был прислан в Шаромыш, поэтому не нашел еще общего языка с товарищем, и говорил больше Смирнов.

Кочегара же очень волновало отсутствие машиниста. «Неужели старик смылся, десанта трухнул?» — думал он, посматривая по сторонам. Вслух добавил:

— Убег наш механик, непременно убег.

Смирнов горячо вступился:

— Плохо людей знаешь, кочегар. Вчера видел переплет? Горит все, а Палкин ни шагу не отступает. Пока не погасили, не отъехал. Я помоложе и то угорел. А ему как с гуся вода. А ты «убег»...