Иван Виноградов - Плотина

— Привет технической милиции! Как у вас на фронте борьбы с нарушителями технологии?.. А это любопытно! — остановился он у стола своего «побратима» и стал читать плакатик на стене, писанный славянской вязью: — «Указ Петра I от 11 генваря 1723 года. Параграф первый. Повелеваю хозяина Тульской оружейной фабрики Корнилу Белоглазова бить кнутом и сослать на работу в монастырь, понеже он, подлец…» Понятно: за срыв качества! — заключил Юра.

И только после этого подошел к Наташе.

— Садись, — показала она на стул.

Он сел, но так, что сразу видно было: не надолго. Бочком, без основательности.

— Я звонила, звонила, — сказала Наташа, напоминая о его просьбе, — но все на Сапожникова или на Любу попадала. Летучка кончилась, как видишь.

— Спасибо, я понял… Я к Острогорцеву собрался, но это потом…

Он все еще сидел и смотрел на нее, хотя ясно видно было: не сидится ему!

— Ты можешь на минутку? — Он кивнул на дверь.

— Конечно.

Прямо с крыльца он позвал ее за угол домика, на узкую «смотровую» площадку, с которой открывался вид на всю плотину, от берега до берега, уже не разорванную проездом на две половины, а соединенную и выросшую до высоты многоэтажного современного дома. Над нею колдовали, шевелились, ревели сиренами огромные членистоногие-подъемные краны. Под левобережной скалой, на месте будущего здания ГЭС, уже обозначились массивным бетоном и ажурным плетением арматуры круглые основания под первые гидроагрегаты. На них работала теперь бригада Ливенкова…

— Наташа, — начал Юра, — мне надо было обязательно увидеть тебя.

— Что-то случилось? — забеспокоилась девушка.

— Случилось уже давно, только я хожу, как дурак, и все жду чего-то. Понимаешь, я не могу без тебя, я знаю, что мы должны быть вместе.

— Юрочка, милый… — Наташа смущенно оглянулась.

— Это ничего! — понял Юра. — Здесь у нас проходит половина жизни, здесь мы и встретились, если помнишь… Я был тогда не совсем…

— И сейчас тоже, Юра! — улыбнулась Наташа.

— Не в себе, что ли?

— Нет. Я не знаю, как сказать, но как-то…

Ей трудно было найти точное и не обидное слово, но она видела, что Юра и впрямь как не в себе сейчас. Он непонятно торопился куда-то. Вернее — слишком торопился сказать, словно боясь передумать. Вот что промелькнуло в сознании Наташи. А Юра вдруг увидел в ее лице, в сосредоточенном прищуре глаз что-то от Евы, которой тоже всегда хотелось найти более точное слово. И вот уже сама Ева проглянула сквозь непохожее лицо Наташи, как если бы одно изображение наложилось на другое.

Он растерялся и ненадолго замер в недоумении и словно бы отдалился от девушки на большое расстояние.

— Юра! — позвала его Наташа.

— Я здесь, — опомнился он.

— Да нет, Юра, не здесь! Не здесь! — что-то почувствовала и поняла Наташа. — Ты же меня не видишь.

— Да что ты, Наташа!

— Ты не меня видишь!

Она закрыла лицо руками и отступила, спряталась за Юру, чтобы никто не увидел ее со штабного крылечка, редко пустовавшего. Некоторое время они так и стояли спиной друг к другу. Юра настолько был потрясен внезапной прозорливостью Наташи, что уже окончательно потерял способность говорить. Ему надо было возражать ей, уверять ее, и она в конце концов, возможно, поверила бы, но он не мог возразить против той правды, которую так удивительно, так прозорливо угадала Наташа. Наконец он просто не мог опомниться и растерял всю свою сообразительность и уверенность. Все, что здесь произошло, было непостижимо и непонятно: и то, что вдруг напомнила о себе почти совсем забытая теперь Ева, и еще более то, что Наташа тоже как бы увидела, почувствовала ее присутствие.

— Уйди, Юра, — тихо попросила Наташа.

— Ну ладно, ну… — Юра страдал вместе с нею, но особенно больно было ему оттого, что больно ей. Он попытался приласкать, пожалеть ее, но девушка отстранилась и съежилась от его прикосновения, как от чего-то неприятного. Он тогда повернулся и медленно, понуро, как никогда не хаживал прежде, начал спускаться по дорожке в котлован. Он мало что видел и мало что слышал, и остался как будто совсем один в этом шумливом и людном, знакомом и родном, но сегодня до непонятности странном мире. Опять один…

Острогорцев заканчивал очередной трудный разговор с главным механиком стройки.

— Я хочу понять, — говорил он, — почему с участков все время идут жалобы на работу механизмов и механизаторов? У вас не хватает единиц или механизмы слишком быстро выходят из строя? Не справляются ремонтные мастерские или еще что-нибудь?