Иван Виноградов - Плотина

— В три часа меня вызывает на ковер Борис Игнатьич. Не могли бы вы мне по-быстрому высказать свои нужды по малой механизации?

— Это я могу даже спросонья, — как бы обрадовался Николай Васильевич, вполне готовый сделать приятное хорошему человеку. — Рубильные молотки заказывал — нету! — начал он перечислять «приятное». — Камней для шлифовальных машин нету! Бучарду просил — нету! Срубаем выступы бетона простым молотком, как во времена Волховстроя… Продолжать дальше?

— Дай записать. — Главмех делал пометки в своем игрушечном блокнотике.

— Но главное — краны, — вспомнил Николай Васильевич. — С этими «тысячниками» только график срывать.

— Вот тут они у меня! — похлопал главный механик себя по затылку. — Вызвал заводскую бригаду — пускай на месте доводят их до дела, если на заводе не сумели.

Краны КГБС-1000, в быту именуемые «тысячниками», были хорошо задуманы, но не до конца отлажены и потому частенько капризничали, а из-за них простаивали бетонщики. Разговоры об этих кранах нередко велись в духе и в стиле прораба Сапожникова.

— Мне манипулятор надо бы в ремонт отправить, но боюсь, — вспомнил еще Николай Васильевич.

— Не все сразу, дорогой! — взмолился Сорокапуд. — Но если хочешь — дам тебе манипулятор на резиновом ходу.

— Под «тысячник» нельзя, завалит его с головой.

— Вот и пойми вас всех! То плох «тысячник», то он завалит бетоном… Ну, пока!

Николай Васильевич провожал его сочувственно, потому что знал: в три часа дня пополудни этому здоровенному мужику придется попотеть. В общем-то заслуженно, но, с другой стороны, вроде и жалко человека. Ему ли, такому огромному, выслушивать нотации!

Сложен мир человеческий…

Вскоре после обеда по телефону и по штабному громкоговорителю начали предупреждать о предстоящих — в шестнадцать часов — взрывах на левобережной врезке. Николай Васильевич поморщился от этого, как от боли. Пусть не от свежей, пусть от застаревшей, почти уже хронической, но все равно — от боли. Потому что приходилось останавливать все работы, уводить людей в укрытие, а после того, как с огромной высоты обрушится вниз лавина камней и земли, над котлованом образуется непроглядное пылевое облако, переменчивые здешние ветры начнут гонять его то вверх, то вниз по реке — и опять не вдруг приступишь к работе.

Возглавляет взрывные работы мирная спокойная женщина, Ольга Поваляева, прозванная по традиции Богиней огня. Невысокая, стройная даже в своей аккуратной брезентовке и напущенных на сапоги шароварах, она жила большую часть времени где-то там, наверху, на врезке, но когда-то спускалась и вниз и приходила на штабные летучки. Конечно же, всегда бывала замечена. Не только потому, что женщины на летучках — редкость, но прежде всего потому, что все понимали, для чего она здесь «возникла». Начальники строительных управлений глядят на нее косо и отпускают не всегда ласковые шутки. Она все это замечает, все понимает — и не обижается. В конце концов, что ты с них возьмешь, с этих неразумных мужчин? Им хочется думать, что их работа самая главная, ну и пусть думают. Обращаясь к руководителю летучки, а им всегда бывает (если не в отъезде) сам Острогорцев, она деловым спокойным голосом докладывает, что очередная серия взрывов в основном подготовлена и что ей хотелось бы знать, какой день и час наиболее удобны для этого.

— Да нет такого дня и часа, эпохальная ты вредительница! — криком кричит начальник СУЗГЭС Варламов, красивый, рослый, нервный. Он больше всех страдает от взрывов, потому что уже начал под самым берегом готовить основания для первых гидроагрегатов.

Богиня не оставит этот крик души без внимания, одарит Варламова коротким взглядом своих янтарных, чуть насмешливых глаз, но ответом не удостоит. К чему бесполезные разговоры? Она ждет решения Бориса Игнатьевича и смотрит на него с союзническим достоинством.

А тот — не ей союзник, а Варламову и тем начальникам, которые дают ему кубометры особо важного, особо нужного бетона. Однако он понимает, что и Богиня огня делает нужное и неизбежное дело и чем она скорее закончит его, тем лучше. Оно ведь тоже на благо плотине. Взрывники выбирают из береговой скалы все слабое, «трухлявое», чтобы бетон примкнул впоследствии к здоровому крепкому монолиту и навеки родственно с ним спаялся.

— Давайте-ка в пятницу, — все же оттягивает Борис Игнатьевич взрывы на самый конец недели. — На стыке дневной и вечерней смен.

В зале слышится чей-то вздох — и тишина. Слышно, как богиня Ольга поворачивается и уходит, слегка топая своими рабочими сапогами. Ее никто не удерживает. И сказать тут больше нечего — только вздохнуть да смириться. Да в пятницу услышать: