Иван Виноградов - Плотина

Он увидел и себя тогдашнего, в нелепом для такого места парадном одеянии, с орденскими планками на пиджаке. Пожилой, нелепый человек, застывший в своем неясном ожидании…

И вот когда все открылось ему во всей обнаженной убийственной ясности: смерть Зои — это кара ему за все его прегрешения перед нею. Судьба, по-видимому, давно подбиралась к нему и вот наконец-то настигла и нанесла самый болезненный удар. И за давнюю измену с Машей Корбут, и за эту лукавую игру с Женей Луковой.

Где-то в потайных, сокрытых глубинах души, куда мы и сами заглядываем не часто и с опаской, он ждал для себя какого-то наказания. Давно ждал — и готов был принять. Но не такого ждал. Судьба что-то перепутала. Не Зоя, а он сам должен был попасть под ее удар… Судьба, видимо, тоже делает нынче ошибки.

Иван Тихомолов — Наде

Надюша, здравствуй!

Кажется, очень давно мы расстались, а я все вспоминаю тебя и все те волшебные места, где мы побывали с тобой вместе. Не подумай, что это обычная ложь любовника, которому вновь захотелось встретиться с «покинутой» женщиной, и вот он начинает воскрешать прошлое, напоминать о приятных днях, создавая впечатление, что ни на один день не забывал о ней, только не мог, в силу ряда причин, навестить ее, а теперь вот снова появляется возможность… Нет, я не собираюсь лгать, не хочу создавать какую-нибудь особую версию наших отношений, удобную для меня одного. Мне и незачем врать или оправдываться, мы ведь не связывали себя даже постельными, никого ни к чему не обязывающими клятвами. Мы встретились как свободные люди и разошлись свободными. Женщина всегда в таких случаях оказывается в менее выгодном положении, особенно, когда ей приходится оставаться в своем привычном и, вероятно, бдительном окружении, но и в этом меня обвинить нельзя. Так получилось, что я оказался приезжим, ты — местной.

Нет, не комплекс вины и не какие-то перемены в жизни заставили меня сесть за это письмо. Я живу прежней жизнью, почти так же, как жил до нашей с тобой встречи, а если говорить о внешней оболочке, внешних очертаниях жизни, то здесь и слово «почти» будет лишнее. Живу, как жил. И с женой у меня отношения, в сущности, прежние — разве только порасширились границы наших свобод. Мы по-прежнему бываем друг у друга, вместе ходим в гости. Супружество переходит в некое необременительное приятельство, и если раньше я говорил, что отношения у нас с нею сложные, то теперь вижу — они простые.

А впрочем, и это не имеет никакого значения. Жена остается пока что женой, и наш союз с нею не зависит в данное время от моих чувств к тебе. Писать я начал потому, что действительно все чаще вспоминаю тебя и вступаю таким образом в область неразумного, нереалистического, а это для меня непривычно.

Началось все так. Когда я прилетел от вас и хорошенько, желанно с дороги отоспался, то, проснувшись, но еще не открыв глаза, ощутил и увидел тебя рядом. Уже сообразив, что нахожусь в своем холостяцком бункере в Москве, я не стал торопиться открывать глаза и каким-то волшебным образом продолжал удерживать тебя рядом. Это не было остаточное сновидение перед пробуждением, как бывает у нас после долгой монашеской жизни, и не после монашества я тогда возвратился, ты это помнишь, — нет, я реально продолжал тебя удерживать рядом, уже пробудившись и понимая, где нахожусь. Я даже подумал, что и ты должна в этот момент как-то почувствовать там у себя это мое состояние или даже мое «присутствие». Потом вспомнил разницу во времени, начал высчитывать, который теперь час в вашем Сиреневом и чем ты можешь в этот час заниматься, — и волшебство исчезло, ты удалилась. Расчеты и цифры — враги ощущений.

В другой раз у меня засиделась моя благоверная (которая, кстати сказать, любит расчеты и цифры), затем вспомнила, что уже поздно, и заторопилась домой — на часах стояла цифра 11. Я проводил ее, у меня тоже была срочная работа, и до двух ночи просидел за столом. Потом заснул — и опять ты. Проснулся — и опять удержал тебя на какое-то время…

Однако не буду эксплуатировать и эти воспоминания. Я все-таки реалист, а не мистик, и прекрасно понимаю, что есть у нас и память сердца, и память тела. Были у нас с тобой действительно прекрасные часы и дни, еще более прекрасные ночи, и забыть об этом, я думаю, невозможно. Так что все объяснимо и естественно, сказал я себе. Я буду помнить ее и буду благодарен этой настоящей женщине (а ты настоящая, ты — истинная женщина, Надя!), и память моя может проявляться в широком спектре. Но со временем все неизбежно станет затухать и постепенно уйдет в прошлое. У меня очень небольшой опыт по этой части, но я замечал, как легко и прочно забывают некоторые мужики своих временных подруг (и наоборот — подруги своих «другов»), так что готов был и сам по их примеру…