Нет, очень светлое, очень радостное, как река в пустыне, единственное мгновение все же действительно было. Скобелев шел по саду, громко выкликая их, а она тогда с такой силой рванулась, прислонилась и сжала руку. Кажется, вместе поднялись со скамейки, в точности даже не припомнишь. Она склонила голову, горячей щекой на мгновение сильно прислонилась, но тут же, словно обжегшись, испуганно побежала и потащила за собой.
И — ничего больше. Сколько, дней! Много дней, как болезнь, тянется ожидание. Дедушка — намекни ему — все понял бы; да ведь не вылечит от твоей болезни.
Он чинит арбу, копается, лишь бы руки занять, и разговор ведет необязательный, только чтобы развеять у внука тоску. Превозносит Чарыяра. Им повезло с руководством: башлык себя не унижает, не заискивает перед начальством, а полюбуйся, какую машину у соседя оттягал. За двести человек роет тебе. Все механизмы в мастерской Ярнепеса — перед ней детские игрушки. Вещь, ее сразу видать: три дня собирали, не то что твоя ослиная арба. Если не врет Ярнепес, на всю Среднюю Азию полдюжины таких роторов, не больше.
Дедушка очень красив, породист, и какой работник! Одной земли лопатой перекидал столько, что, наверное, можно три Серебряных холма насыпать. Вот у кого надо учиться жить. Учиться жить у таких как он. Такие никогда не унывают, особенно если им поддакиваешь.
Сидят на поваленной арбе, толкуют два мужика и любуются друг другом. Разного воспитания люди, оба сильные, широкодушные, но оба и себе на уме. Каждый уважает собеседника. С неделю уже Сувхан замечает у внука внутреннюю дрожь, нерешенность, смятение, но не осмеливается потревожить расспросами. Он и так безошибочно определил Таганов недуг, да тут и не требовалось особой проницательности.
— А знаешь, я, похоже, стареть начал, — развлекает он внука, заговаривая зубы, но пока еще неизвестно, куда повернет.
— Устаешь?
— Нет. На усталость грех жаловаться. Хожу легко, рука поднимается, слава богу: при случае и молодого как следует встряхнул бы…
— Память?
— Об этом и хочу сказать, да только смешно: мелкое помню все как есть, нужное не нужное — держу в уме. А крупное вот упустишь — и не поймать. То ли больно много людей развелось кругом, отношения усложнились, или эти машины туманят ум. Думаешь об одном — другое забываешь.
— Сейчас-то что забыл?
— Забыл, какой год у нас. Не по-новому, а как раньше считали: год коровы, год рыбы, год коня, год змеи… Всегда помнил.
— Помочь тебе? — спросил внук, вскочив с арбы.
— Ну, ну? — Дед уставился на него и разом утратил свое красноречие.
— Сейчас год речек! — объявил внук.
— Ишь ты, насмешник. Ты опять про свое. Неплохо поддел. — Сувхан шутя ткнул внука в живот какой-то деревяшкой, а Таган вспомнил, что примерно о том же завели они с Ольгой разговор, когда шли на почту, в день его приезда, но тогда он выразился иначе, назвал речки веселыми.
Негромкую беседу двух мужчин нарушил зычный посторонний голос за виноградником.
— Звонят опять, эй, ребята, где вы там! — Это конторский сторож. Он не прочь был побалагурить и опорожнить чайник чаю, да вот беда — без ноги, не перелезть через арык.
— Меред опять? — откликнулся Сувхан. — Сказал бы разбойнику, пусть совесть не теряет. Пускай приедет, я его лозой высеку. Ха! С каких пор не является.
Сторожа не видно за кустами, только голос:
— И вовсе не Меред, а повыше званием. Да поворачивайтесь вы, ребята, живей!
— Кто звонит? — строго спрашивает Таган.
— Большой человек, из Ашхабада. Не совру, если скажу; министр…
— Ах ты бестолковщина, дурень хромой! Сказать-то не может по-человечески. Такого посыльного куриные пастухи и те не держали бы, — беззлобно бранится Сувхан, а внук уже перемахнул через арык и поспешает в контору.
С Ашхабадом ранее было условлено: Таган должен позвонить после праздников, доложить о джаре и о готовности сети к вегетационным поливам. Какая же теперь надобность? Перемены в аппарате? Жалобы Каратаева с Иванютой? Может, новая командировка — в Керки, в Теджен? Пусть своих заместителей министр посылает или сам прокатится, а Таган останется еще на неделю. Он может даже заявить сейчас, что останется здесь навсегда.
Так размышлял он, пока не поднял трубку. И в Ашхабаде взяли трубку. Как там на Мургабе? Таган докладывает. Каково настроение Каратаева после статьи? В Ашхабаде ее внимательно прочли. Что сказать о своем учителе? Он в норме, рук не опустил и, в общем, страшного ничего с ним не было. Записку о Мертвой пади удалось окончательно похерить, но и это местных богов воды не выбило из колеи. Министр заметил: Каратаеву все-таки «какие-то витамины небесполезны будут, именно сейчас». Отдел кадров министерства уже в некотором роде подготовил вопрос. Впрочем, решения пока не принято, они будут еще советоваться с Назаровым. Но его, Мурадова, на всякий случай ставили в известность.
Читать дальше