Олег Меркулов - Комбат Ардатов

— Тпру, лошадка! Тпрру! — похлопал мотоцикл, как шею лошади, Белоконь. — Передохни, милая. Спасибо, что довезла нам…

— Молись, святое воинство! Молись, пехота! — перебил его связист, передавая трубку лейтенанту. — Молись, чтоб связь не рвалась, и будете, как за каменной стеной.

Все еще захваченный ожесточенным ритмом, лейтенант закричал в телефон:

— Ухо! Ухо! Ухо! Ухо! Я — глаз! Я — глаз! Вы? — горячо и радостно спросил он кого-то на том конце проволоки, видимо, хорошего своего знакомого или товарища. — Видели? Да, жал газ до предела. Я же говорил! Ого-го! — вдруг сказал он по-иному. — Больно, ломит.

Из согнутой ноги лейтенанта, чуть выше голенища хромового сапога из маленькой дырки в брюках быстро капала кровь.

— Нет, не вам, — крикнул лейтенант в трубку. — Это я так.

Он, изогнувшись, секунды разглядывал свою продырявленную ногу, как капает из нее кровь и как эта кровь смачивает утоптанное глиняное дно траншеи.

— Готовы? — спросил в трубку, отвернувшись от ноги, лейтенант и, передав трубку связисту, дернув кнопки чехла бинокля, подкрутив барашек резкости, начал командовать:

— Репер номер один! По реперу!..

— По реперу! — повторил связист, привычно устраиваясь полусидя, полулежа на дне траншеи.

— Гранатой, взрыватель осколочный, угломер 42–80, прицел 64, уровень 30–00. Первому, один снаряд… Огонь!

— Гранатой! Взрыватель!.. Угломер!.. — эхом откликнулся связист, передавая команду на батарею.

Снаряд разорвался правей и дальше крайнего, того самого танка, который Ардатов подбил первым, этот танк и служил лейтенанту репером.

— Ай-я-яй! — пробормотал лейтенант и дал поправку: — Левее 0–06, прицел меньше 4. — После второго снаряда он приказал: — Стой! Записать установки!

— Действуй! — сказал сестре Ардатов, когда она протиснулась, приподняв над головой сумку, между мотоциклом и стенкой. — Ножницами. Пусть пристреливается. И побыстрей, ладно? Сейчас они опять полезут!

— Ясно! — Сестра, поддернув юбку, стала на колени у ноги лейтенанта, мелькнули ножницы, сестра ввела одну их половинку в пулевую дырку на штанине, надавив на каблук, положила носок сапога себе на юбку, и полоснула ножницами брюки сначала вверх-вниз, а потом поперек, так что мокрый кусок брюк обвис, и обнажилась сухая мальчишеская икра.

— Репер два! — скомандовал лейтенант, но тут сестра положила на икру тампон, и лейтенант обернулся. — А-а-п-п! — сказал он, как будто подавился воздухом, и сразу же изогнувшись, подул на икру, как дуют на ушибленный палец! — Нельзя ли поосторожней?

— Нельзя! — Сестра сдвинула по бинту второй тампон так, что он прикрыл выходное отверстие. — Не в детской поликлинике! Командуй! Командуй! Да не дергайся. — Она туго обвела бинт вокруг икры.

— А-а-а-п! — снова задохнулся лейтенант, поглядел растеряно на Ардатова, дескать, что это за такое отношение, дескать, это никуда не годится, но не встретив сочувствия, проглотил возмущение и продолжал командовать:

— Репер два! Угломер… Прицел…

Чтобы лейтенанту было легче переносить боль, сестра, когда он, пристреливая второй репер, делал паузы, бинтуя, говорила ему:

— Разве это ранение? Фи! Тебе просто повезло. Другой бы позавидовал, а ты еще… Как фамилия, имя, отчество? Мне надо тебя записать. На фронте не только артиллерия записывает установки!..

Лейтенант удивленно посмотрел ей на затылок, потом вновь на Ардатова, как бы спрашивая: «Что, на фронте все сестры так себя ведут, так пренебрежительно разговаривают с комсоставом?» Но тут следующий пристрелочный ударил уже хорошо, и лейтенант, перехватив у связиста трубку, закричал в нее:

— Записать установки! Да, все! Привет канонирам-бомбардирам! Ладно, не маленький! Отставить разговорчики!

— Так как же твоя фамилия, имя-отчество? — переспросила его сестра, завязывая концы бинта бантиком. — И номер полевой вашей почты.

Лейтенант, цепляясь за стенки, неловко сел.

— Рюмин, Всеволод Васильевич Рюмин. 236-й отдельный полк АРГК — артиллерии резерва главного командования. Полк, особо отличившийся под Тулой. Правда, лично я там не участвовал, но…

Несмотря на боль лейтенант все еще внутренне мчался на мотоцикле, и тот гоночный темп пока звенел в его душе, потому что этому лейтенанту было всего года на три больше, чем Чеснокову, — было двадцать один, двадцать два, — и, судя по его «хромочам», специально укороченной гимнастерочке, фуражечке с крошечным козырьком и заниженной тульей, несомненно, сделанной на заказ где-то в тылу, судя по тому, как он залихватски носил ее, — по-кавалерийски, ремешок под подбородок, — лейтенант и в войне был еще очень зелен.