Олег Меркулов - Комбат Ардатов

«Может, встретят поближе. У города? — подумал Ардатов. — Есть же там ПВО?»

— Товарищ капитан! Товарищ капитан!

Надя порывисто подошла к Ардатову вплотную и тронула его руку, которой он держал бинокль у глаз.

— Разрешите мне! Разрешите мне пробраться в тыл! Я видела — он не прошел! Мы все видели! Но я пройду! Я маленькая, они в меня и не попадут… — пылко говорила она. — Может, они и стрелять не будут в штатского. Они же увидят, что я не военный, что я… что я не красноармеец. Ведь может же так быть? А? А если может то… то… Разрешите мне, вы только расскажите, куда идти. Куда и зачем!..

— Отставить! — приказал ей Ардатов.

Он приказал так, потому что вовремя не пришли гражданские слова, он просто растерялся от этого нелепого предложения. «„Не будут стрелять в штатского!“ Глупости какие-то! Еще как будут. Откуда им видно с такого расстояния, штатский ты или нет? Ты только цель, ты вообще для них не человек, ни штатский, ни военный, ты только цель! „Не попадут!“ Дурочка, еще как попадут. И будешь ты лежать, как Стадничук, недвижимо, как страшная кукла, с неловко подвернутой ногой. Нет, нет, нет, Надя!»

— Отставить! — повторил он сердито.

— Но почему, почему, почему! — не соглашалась Надя. «Отставить» на нее не подействовало. — Я пройду! Я же пройду. Я пройду. Честное слово, пройду!

Она уговаривала Ардатова все так же пылко, блестя глазами, душа ее загорелась желанием помочь им и, может быть, совершить подвиг. Ее ведь в школе, в кинотеатрах, по радио готовили к подвигам.

— Прекратить! — как красноармейцу, жестко оборвал ее Ардатов.

— Ах так! — Надя отвернулась от него и сделала два шага назад. — Тогда я пойду сама. С Кубиком. Я вам не подчиняюсь, я не военный. Я пойду. Я имею право пойти куда хочу и когда хочу! Вы же не приняли нас в свой… в свою роту, — нашла она нужное слово.

Это было совсем глупо, но и совсем по-детски, и Ардатов не мог сердиться.

— Ты — комсомолка. Значит, не имеешь права мне не подчиняться. Ясно? Все мои приказания для тебя — закон. Поэтому делай то, что тебе говорят. И не мешай. Старайся не мешать, — объяснил он добрее, а когда она было открыла опять рот, он не дал ей ничего сказать:

— Все! Ясно? Все!

Он снова подумал: «Только до ночи! А там мы тебя вытолкаем в тыл, а если будешь ерепениться, получишь ремнем!» — Это было, конечно, фантастика — «получишь ремнем», но Ардатов считал, что было бы неплохо разик-другой ощутимо перетянуть Надю ремнем пониже спины. «Чтобы быстрей бежала! До Волги! До переправы!» — усмехнулся он.

Ардатов привычным движением отстегнул клапан на левом кармане гимнастерки, почти вынул серебряный, с отцовской монограммой портсигар, но вспомнил, что папиросы кончились, уронил портсигар в карман и застегнул клапан.

— Все! — еще раз, уже для себя сказал он, собираясь с мыслями. Старобельский и Надя как-то сбили его, выбили из колеи, одним своим видом напомнив ненужное; не общая — защитно-зеленая для всех одежда, а кто что хочет, руки без оружия — усталые руки стариков, нежные руки девушек, беспомощные детские руки, книги, музыка, тепло близкой тебе, родной, совсем родной, совсем, совсем, совсем твоей — до последней клеточки ее тела — женщины, гул школьной перемены, реки, в которых можно купаться и которые не нужно форсировать или защищать, небо с птицами, а не с самолетами, земля, на которой можно просто лежать или сидеть и в которую совсем не к чему зарываться. Но он знал, чтобы это все было, сейчас нужно было от всего этого отказаться из-за проклятых гитлеровцев. Между той, прошлой человеческой жизнью, и той, которой он жил сейчас, стояли они, гитлеровцы, в человеческую жизнь можно было вернуться только через их смерти.

Но Старобельского он спросил мягко:

— Так как же, Глеб Васильевич?.. Так чем могу быть полезным?

Заботы давили Ардатова — он чувствовал их плечами, спиной, сердцем, но эта милая, живописная троица так напряженно-ожидающе смотрела на него, как будто он мог дать им что-то большое, что-то великое, что-нибудь вроде пропуска в вечный мир красоты и тишины.

До возможного боя, то есть до времени, когда немцы отзавтракают, получат приказ, в котором есть, как во всех военных приказах, «задача дня», изготовятся к движению, начнут движение, то есть до того времени, когда их остановившаяся на ночь машина наступления заработает, осталось мало времени. Это время Ардатову надо было употребить с максимальным толком — сделать хоть примитивную рекогносцировочку — осмотреться, прикинуть, чем они располагают, и получше использовать все. Ему следовало попытаться хоть чем-то накормить людей, поесть самому, прикинуть, где и как лучше встретить немцев, попробовать разгадать, где у них боевое охранение, с тем, чтобы и попытаться угадать, как они пойдут, потолковать с людьми, подбодрить их — да мало ли еще что надо было сделать, и Ардатов должен был как-то закончить разговор с этими милейшими, но сейчас совершенно ненужными ему людьми, ставшими для него обузой.