Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

А когда попросил я его сказать, как работает в настоящее время Василий, он даже удивился.

— Да ты и сам знаешь не хуже меня. Все такой же, ничуть не изменился. В общем, парень душевный, свой в доску, а в нашем деле шахтерском — это главное. Чувствовать себя во всем таким же, как все, — наравне. И он — шахтер, и я — шахтер, и дорога — одна. Чего уж там выкобениваться. Я таких, выкобенистых, повидал за свой век немало. Жалкие они, несерьезные. А Василий — нет. Потому, наверно, и прижился. А ты, значит, в Москве?

— В Москве.

— Был я там. Шумно слишком, бестолково.

— Привыкнуть надо.

— Это верно. Привычка — вторая натура. Я вот нонешним летом в Ташкенте отдыхал, у родных жены. Жарища, спасу нет. А им хоть бы что. А у нас, на Урале, как? Завернут морозы, прижгет лицо да еще за одно место так прихватит… Да чего я опять говорю, ты сам тутошный. Соскучился, видать, по родным краям, на родную сторону потянуло. Вот и на проводины успел, это хорошо. Марина, она женщина на шахте всеми уважаемая…

Он был чуть под хмельком и, обычно молчаливый и спокойный, неожиданно разговорился, обнял меня сильной рукой, говорил:

— Это правильно, нельзя забывать свою родину. Какая ни на есть — пыльная и неасфальтированная, а все родная земля, босыми ногами утоптанная. Ты приезжай завсегда к нам, не забывай. И спасибо вот говорю, что забежал, не обошел Сергея Заболотнева. Извини за угощение, конечно, честно говоря, никого не ожидал, а время, глядь, позднее, магазины позакрывали. Понятно, всем нужно отдыхать, сочувствуем… Ну, зачем же, ты свои привычки московские оставь, они тут не пляшут. Мы — свои, и руками не махай. Ты послушай меня, что я скажу, что сказать хочу… Приехал — отлично, завтра придешь — приходи, рады будем. И уж не погнушайся, если чего не так будет. Она ведь, шахта, не ресторан, не все по заказу… Да, конечно, ты не забыл, это верно… Забывать нельзя…

Мы долго стояли у дверей, уже в пятый раз пожимали на прощанье руки, но в последний момент что-нибудь вспоминалось, и Сергей, прижимая меня к притолоке, опять говорил:

— А Петя Салтыков в больнице лежит. Ушиб в голову. Ложняк отошел и припечатал немного по затылку. А никто и не заметил сразу. И сам не говорил. Все работал, парень что надо… Не помнишь? Ну, как же так, на сорок второй лаве вместе вкалывали, он еще в помощниках у меня ходил. Забыл? А говоришь — все помню… Ты уж зайди к нему, не обижай…

— Пошли, Коля, пора спускаться, — сказал Сергей Заболотнев.

Подали клеть. Меня ребята пропустили вперед. «Почетное место», — пошутил кто-то. А чего выбирать — площадка два метра на четыре, огороженная со всех сторон. На уровне плеч тонкие прутья, держись покрепче. Каждое место тут почетное, любое выбирай, не ошибешься.

Бригада небольшая, восемь человек, все вместились. Взглянул на меня Сергей, подмигнул: держись, мол, поехали.

Резкий сигнал, рывок вверх — и падение вниз, быстрое и плавное. Замелькала стена ствола, бетонная, влажная, и подступила тишина — непривычная, глухая, и шахтный, свежий воздух, пропитанный углем и еще чем-то подземным, ударил в лицо, послышался лязг вагонов, монотонный вой вентилятора, яркий свет, — приехали.

Растянувшись цепочкой, пошли по узкому деревянному тротуару, по правой стороне штрека. Ребята еще шутили, рассказывали, кто что мог, но вот утих один, потом второй, последним замолчал весельчак Николай Червоткин, и только словами изредка перебрасывались. И слова-то были самые обычные, но смысл их я угадывал с трудом, не представлял полно и зримо то, что они представляли, и, думал я, мне будет только на обратном пути понятно их каждое слово.

Шли недолго, минут пятнадцать. Не успел присмотреться, свыкнуться и почувствовать все, как прежде было, но волнение уже приутихло, ушло куда-то, отступило.

Так и должно быть, наверно, на этом свете: живешь-живешь в стороне, увидишь во сне какой-то холмик, бугорок, освобожденный от снега, проснешься, и сердце сожмется, кажется, приедешь и все будешь волноваться. А приехал, взглянул на этот холмик, бугорок — и сразу успокоился, будто никогда не покидал этого края и уже никогда больше не покинешь.

Я так и знал, где увижу Василия, я это чувствовал и потому не спрашивал, хотел убедиться, что именно за таким занятием я и встречу его. Он всегда говорил жене: «Михайловна, разбуди меня рано». И она уже не спрашивала его, зачем, давно уже привыкла не задавать лишних вопросов. Придет — сам расскажет, а если и нет, не беда, как-нибудь потом, сидя с друзьями и потягивая пиво, начнет рассказывать о том или ином случае. И уходил Василий задолго до начала смены, одним из первых звонил на лаву, спрашивал, как дела. Так было и сегодня, конечно. Заштыбовало конвейер в откаточном штреке, цепь скользит поверх угля, и уголь не идет по рештакам, а осыпается, осыпается. Неровно, значит, лежат рештаки, где-то изгиб или провал. Задача простая до невозможности: выровнять рештаки. Но сделать это непросто, тут глаз верный нужен, и опыт, само собой, и сила наверняка. Все это есть у Василия Бородина. Вот и пришел он сюда.