Глеб Пакулов: Глубинка

— Что-о? — Харлампий приподнялся над столиком. — Ты… Ты по какому праву распоряжаешься?!

— Или требуем начальника экспедиции, — докончил Сергей и повернулся к Харлампию. — Распоряжаюсь по праву геолога отряда.

— Та-ак, — начальник растерянно заводил глазами. — Сидели, терпели и — на тебе! Недельку какую-то переждать не можем, сами на рога лезем!

Гошка злорадно хохотнул и снял Женькиного ферзя.

— Мат? — не поверил Женька. — Я зевну-ул! Верни ферзя-а!

— Прекратите бедлам! — фистулой перекрыл Женькин вой Харлампий. — Слова сказать нельзя! Не отряд, а содом какой-то, гоморра. Тут, понимаешь, — он подолбил в лоб костяшками пальцев, — голову от забот пучит, а они!..

В палатке стало тихо.

— Продул, сдаюсь, — шепотом признал свое поражение студент и смахнул фигуры с доски. Гошка снизу вверх глянул на Сергея, спросил:

— Чьей подписью скрепить телеграмму?

Сергей пожал плечом:

— Моей, разумеется.

— Я арестовываю рацию! — объявил Харлампий.

— То есть? — заморгал Гошка. — Каким образом?

В палатку поскреблась и робко вошла повариха Вера. Свет, едва пробиваясь сквозь брезент у входа, бледно обрисовывает ее узкое вдовье лицо.

— Обедать будете? — тихо спрашивает она.

— Попозже, — ответил Харлампий. — Накормите сперва рабочих.

Вера из-под низко повязанной косынки смотрела на малиново раскрасневшуюся печку, не уходила. Женька надернул штаны, влез босыми ногами в сапоги.

— Пойду похлебаю, вы тут без меня разберетесь, — шептал он. — Тебе, маэстро, могу обед на дом доставить, но только за две свечки. Учитываю мой проигрыш и предстоящий нервный криз.

— Тащи, дам две, — улыбнулся Гошка. — Вера, что ты там вкусного напарила?

— Сечку, — повариха виновато вздохнула, — ка-ашу.

— Что такое, Смирнова? — с неотошедшим гневом спросил Харлампий. — Опять эта сечка!.. Нету других продуктов, что ли?

Повариха переступила грязными сапогами, потупилась.

— Да я б и первое, да я б и второе какое получше сготовила, да печурка одна, махонькая. — Вера затеребила кофту. — Цельный день вокруг нее топчусь, по лыве плаваю. Попросила ребят, чтоб хоть воду из кухни отвели, говорят: «Нам и так хорошо». А у меня уж ноги околодили-и.

Она всхлипнула, прижала к губам конец косынки и вышла. Следом с миской в руке выскользнул Женька. Харлампий убрал бумаги во вьючный ящик, постоял у печки, подумал и сел бриться.

После обеда в палатку ИТР зашли двое рабочих-канавщиков.

— Можно? — спросил щуплый, похожий на подростка, тридцатилетний Васька, за пристрастие к густому чаю прозванный Чифиристом. Его вечно знобит, он плотно запахивается полами телогрейки и всовывает в рукава, как в муфту, бледные, суетливые руки.

— Входите, — разрешил Харлампий. — Что у вас?

Васька посмотрел на напарника — Николая, плотного здоровяка, мол, говори давай, зачем пришли, даже подтолкнул локтем.

— Ребята поговорить с вами хотят, — начал тот. — Решать надо…

— Просют к нам заглянуть, — просипел Васька. — Заодно прокомиссуете, в каких условиях трудящие живут.

— Ну-у, хорошо, зайду, — пообещал Харлампий. — Вот дела доделаю.

Рабочие степенно вышли. Все еще сидя на наре, Гошка с интересом проводил их глазами, потом стал наблюдать за явно встревожившимся Харлампием. Женька занимался своим делом — пристраивал к самодельным лыжам-снегоступам крепления, весело насвистывал.

— Что это они, а? — ища ответа, заводил головой Харлампий. — Парламентеров прислали, так надо понимать?

— И понимать нечего. — Гошка подогнул ноги калачиком. — Сходи, поговори по душам, пора бы.

— Вот именно — по душам, — ковыряя больной зуб спичкой, поддержал Сергей. — А то настроение у них… Уйти могут.

— Куда-а? — вытаскивая из лыжины погнутый гвоздь, выкрикнул Женька. — Жить им надоело, что ли.

— Здесь жить надоело. — Гошка сделал ударение на первом слове. — Вполне допускаю, что снимутся и пойдут с этой Голгофы.

— Не болтай! — Харлампий вздернул подбородок. — Надоело, понимаешь?

— Ну, сам рассуди. — Гошка протянул к нему руку. — Нам зарплату и полевые начисляют аккуратно, а это уже кое-что, а не ихняя повременка. Знают они разницу? Знают. Обидно? Факт. Так что, Харлампий, могут запросто и того…

— Что это — «могут и того»? — приузил глубокие, близко к переносице расположенные глаза. — К чему намеки, недомолвки? Договаривай.

Женька перестал насвистывать и, готовый заржать от Гошкиного ответа, замер над лыжиной.

— Значит, так, — Гошка выдержал паузу. — Пойдешь на переговоры, прихвати наган. Чуть чего, ты вверх — бах! — и быстро в тишине излагай приказы или инструкции.