Глеб Пакулов: Глубинка

Похоронили старика рядом с речкой, под древней разлапистой елью. Сын стоял у могилы, беззвучно шевеля отвисшими губами, истово крестился на жаркое полымя заката. На земле у его ног сидела красивая Устя.

Семен тихо, чтобы не загреметь, собрал кайла и лопаты, отошел, остановился поодаль. Беда, хоть и рядом она, а чужая. Единственное, что хотелось ему, — закурить. Попросить считал делом неловким. Ждал.

— Ну, будя, — Василий тронул жену. Устя поднялась, отступила.

— Она дала, она и взяла, — уминая могилу сапогом, сказал Василий. — Это как водится. А ты на нас, батя, худого не имей. Эвон в какую гробовину спрятали. Смолье. Век пролежишь. — Он отошел от холмика, взял у Семена лопаты и, не оглядываясь, зашагал к зимовью.

Поминали деда наваристой ухой, сдабривая ее кружками настойки, отдающей перепрелой брусникой. Василий, захмелев, гудел, наваливаясь грудью на Семена:

— Подфартило те, паря! Со мной не пропадешь. Верное дело!

Семен пьяно кивал головой, искоса наблюдая за хлопочущей у печи Устей.

— Говорю — ве-рное! — с придыхью выкрикивал Василий. — Дай только золотишко к рукам прибрать, а там!.. Эх, закрутим, аж стон по Витиму пойдет!

— Пойдет! — хмурясь, соглашался Семен. — Стон, он что? Пойдет.

— То-то и оно-о! — Василий разжал кулаки. — В руки мне его дай. В эти мне его дай. В эти вот! — он икнул и, ухватив оплетенную бутыль, плеснул в кружки мутноватую жидкость. — Во-от как всех их скручу, посторонних! Расшивы гонять стану, дощаники. Товаришком опеть-таки побалуюсь, и дело свое в Иркутске-городе заведу. А их, — Василий колыхнул кулаком, — прочих которых, под себя подомну-у! Один буду.

— П-погоди, — трудно соображая, заговорил Семен. — А ежели золота не хватит?.. Ежели его по чуть-чуть на брата?

— По чуть-чуть? — Василий подумал, ответил убежденно. — Тогда на люди, в деревню. Лавку открою с товаром красным! Кафтан бархатный надену, сапоги хромовые с подборами — барин! — Он выцедил зелье, утер губы. — Только не ври-и. Не по чуть-чуть надо, а по картузу на брата и Усте горсть!

— Ловко бы так-то, — еле двигая губами, прошептал Семен. — Только куда его — картуз!

Василий хохотнул, сунул кружку Семену.

— Пей!.. Небось найдешь куда. В Расею двинешь, к зазнобе. Пей! Все едино по ресторациям добришко растрясешь, по подолам! А почему? Потому, что пуповины хозяйской нет у тя, хряща жизненного.

Семен, давясь, отпил из кружки.

— Не растрясу! — он отупело заворочал глазами. — Сам добришко отдам, это так. Лишусь его.

— Во-о! — зарычал Василий. — Лишусь!.. И опеть нищим станешь. Кому должон-то?

— Е-есть кому. А и жаден ты. Вон у тебя доля почище золотой, — посмотрел в сторону Усти. — Куда ж еще? Христос нищ был и заповедовал…

— Заповеди блюду, — угрюмо возразил Василий. — Подь сюда, Устя!

Устя подошла, потупилась.

— Красивая ты у меня, верно. И покорная, — Василий свел пальцы в волосатый комок. — Однако ж не без ласк мужних, а?

— Попоминали и будет, — теребя кофту, прошептала Устя. — Покойник реву пьяного страсть не любил.

Василий облапил ее за хрупкую талию, тиснул к широкой груди.

— Потерпит батя, простит, — он ухватил Устю за подбородок. — Унти моя куражливая!.. Все не привыкну к тебе, баба. — Оттолкнул жену, поднялся на ноги. — И тебе, Сенька, такую же ладу сосватаю, а пожелаешь — дворянку. Их с этапу за сто рублев берут, потому как цена-а! — Василий добрел до нар, рухнул на них, ткнувшись лицом в лоскутное одеяло.

Устя зло проводила его глазами. Семен видел ее рот, ярко очерченный в свете лучин, темный пушок над верхней, крутой губой. Он протянул руку, ухватил Устю за локоть.

— Ладная ты, бравая, а муж зверя берложного страше. Врет, что с этапа взял?

Устя едва повела головой. Семен обмяк, спросил:

— Сто рублей цена человечья?.. Ни хрена-а! — и запел сипло, с вызовом:

Побледнев, смотрела Устя на его руки, высунувшиеся из пестрядных рукавов. Бурыми надавами отпечатались на запястьях Семена следы недавних кандалов.

— Чего обмерла? — Семен скосил глаза на руки. — Не на большой дороге кистенем натер. — Он выпустил Устин локоть. — Не бойсь, я тихий. — Мотнул по груди тяжелой головой. Постели где ни есть. Утрять начинает.

Старик сказал правду. В старом урмане они отыскали свежевыкопанный шурф.

— Ну, лезь, брат, — показывай, какое оно, золото завещанное, — разглядывая ладони, приказал Василий. Мрачно поглядев на Семена, добавил: — А может, нету-ка ничего. Померещилось старому, али сам пошутковал. Бывает.