— Хорошо. Работайте... Двух недель вам хватит?
— Постараюсь!..
4
У Любы Зинченко работа валится из рук. Вот уже третий раз перепечатывает телеграмму в главк, и все с ошибками.
«За девчонку меня считает, за маленькую, тихую девчоночку, и не знает, что стал для меня дорогим. Сколько ребят назначают свидание, но ни об одном из них мне и думать не хочется... Когда же это началось? Не с первого ли дня, когда увидела Сергея Сергеевича?.. Что-то в нем есть такое особенное, что можно почувствовать, но нельзя объяснить... Конечно, он намного старше, и я ему не пара. Да и смотрит он на меня только как на сотрудницу...»
Люба заложила в машинку новый лист бумаги и только тут заметила Оксану Васильевну, направляющуюся в кабинет Григоренко.
— Сейчас нельзя! — сказала ей Люба. — Директор велел никого не пускать.
— Никого? — удивилась Оксана Васильевна. — У него кто-нибудь из высокого начальства?
— Нет, один.
— Значит, можно. У меня важные дела.
«Знаем, какие у тебя дела», — мысленно ответила ей Люба, а вслух сказала:
— Так приказал директор.
Оксана Васильевна дольше, чем обычно, посмотрела на Любу. В этом взгляде не было ни гнева, ни вызова, ни осуждения. Было лишь простое человеческое любопытство. Как все странно: еще сегодня Люба казалась ей милой, приятной девчушкой. Неважно, что скуластенькая. В этом было даже что-то привлекательное, что делало девушку более женственной, симпатичной. Почему же сейчас...
— Думаю, это приказание меня не касается,— произнесла Оксана Васильевна. В ее голосе зазвучали нотки раздражения. — Я — по работе!.. — И открыла дверь.
Люба вспыхнула, но ничего не ответила. Как ей хотелось, чтобы Сергей Сергеевич выдворил сейчас Оксану из кабинета, сделал бы ей замечание или хотя бы вышел и сказал: «Люба, я же приказывал никого ко мне не пускать!» Даже это было бы чувствительным ударом по самолюбию заносчивой красавицы!..
Но ничего подобного не произошло.
Угрюмо чернел холодный дерматин на дверях директорского кабинета. В приемную оттуда не доносилось ни звука.
1
Три дня назад Соловушкину позвонил по телефону Комашко и сообщил, что мойку усовершенствуют и скоро она будет давать щебень.
Этот звонок для Соловушкина был как гром среди ясного неба.
— Немедленно высылайте чертежи! — закричал он в трубку.— Хотя нет — лучше командируйте кого-нибудь. Пусть срочно привезет!..
Соловушкин заметался по кабинету. Если бы здесь был Комашко, устроил бы ему разнос по первое число. По телефону — совсем не то, да и услышать кто-нибудь может.
«Ну и дурак этот Комашко — сам же доказывал, что все это пустая затея. Уверил меня, что государственные деньги без толку на ветер пускают. А теперь, видите ли: «Я усовершенствовал, мойка пойдет». Дурак!..»
Над головой Соловушкина снова нависли черные тучи. Ведь лично он, а не кто другой убедил начальство, что мойку строить не следует. Ничего, мол, из этого не выйдет. Напрасные траты... Как же теперь быть? Назад пятиться? Выкручиваться?.. Тогда, на комбинате, против мойки, как и он, были Комашко, главный механик Гамза, начальник цеха Драч. Да, эти трое сбили его с толку...
Сначала Соловушкин решил подготовить приказ о волоките с рацпредложением Белошапки, влепить выговор Комашко, Гамзе и Драчу. Но, подумав, не стал этого делать: такой приказ может навлечь и на него беду. Нет, надо искать другое решение... И оно, пожалуй, есть: рацпредложение Белошапки было несовершенное, бесперспективное, поэтому его дорабатывает и дотягивает главный инженер Комашко. Когда же недостатки будут устранены, он, Соловушкин, должен сразу поддержать Белошапку и его идею, размножить чертежи и разослать их по всем комбинатам: перенимайте, дескать, передовой опыт, стройте и у себя такие же мойки.
Да, задали ему хлопот Белошапка и Комашко, пропади они пропадом. Ну, а если Григоренко уже завтра пришлет телеграмму, что все, мол, готово, даем мелкий щебень из отходов? Ведь им, как сообщил Комашко, осталось раздобыть только грохот. Что тогда?.. Ничего, пусть они этот грохот еще поищут! Пока найдут, он успеет всем разослать чертежи мойки со своими рекомендациями.
2
Григоренко долго стоял на остановке, ожидая автобуса. Проходило их много, но не останавливались. Одни были переполнены, другие направлялись в гараж. Зря, конечно, он не вызвал машину. Понадеялся на городской транспорт и вот теперь стоит в напрасном ожидании.
Читать дальше