Пауль Куусберг - Происшествие с Андресом Лапетеусом

— Я не верила, что есть такое, — не стыдясь, призналась она Андресу.

Но то, что Хельви сегодня открыла в Андресе, было чуждо ей. Если бы секретарь Мадис Юрвен, любивший у всех выспрашивать их мнение о других людях, пригласил к себе инструктора Каартна и попросил ее охарактеризовать Лапетеуса, Хельви не сумела бы сделать этого. Возможно, она сказала бы, что товарищ Лапетеус работник с большим чувством ответственности, что во время войны он сражался мужественно. Вот и все. Хельви не могла даже точно объяснить себе, что именно показалось ей сегодня таким чуждым у Андреса. Скорее, она ощущала это подсознательно, чем определяла рассудком. Не было прежнего Андреса, который когда-то говорил ей о всех своих заботах и сомнениях, ничего не утаивая, раскрывая перед ней свое внутреннее «я».

Обнаружив в Андресе эту новую сторону, Хельви и призналась себе, что она не знает его и, наверно; никогда не знала. И все же что-то в ней протестовало против этого. Это что-то спрашивало, не повредит ли себе Андрес, рекомендуя Роогаса на работу.

Возникло даже сомнение: правильно ли она вообще поступает? Вызвав Лапетеуса к себе, не злоупотребила ли авторитетом райкома? Но не могла же она сама пойти к нему. В конце концов, пытаясь поддержать Роогаса, она не поступает антипартийно. Роогас хороший, правильный человек. Если бы Юрвен сражался на фронте вместе с ним, он не требовал бы снятия его с работы. Офицеры из буржуазной армии, для которых советская власть была чужда, в сорок первом году сдались в плен немцам. А Роогас не предал и себя не берег, не дрожал за свою шкуру.

Вспомнила, что в штатском костюме майор Роогас выглядел каким-то ощипанным. Скромно сидел в приемной у стены, и она, пожалуй, не узнала бы его. Но Роогас сразу же заметил ее, встал, легко поклонился.

— Вы здесь? — удивилась Хельви.

— Директор попросил меня прийти с ним.

— Вы и гражданским человеком остались верны своему призванию, — пошутила Хельви.

— Так точно, — засмеялся Роогас.

В его голосе не слышалось горечи.

— Желаю успеха на новой работе. Не горюйте об армии. Все равно военная профессия рано или поздно вымрет.

— Спасибо. Я буду счастлив, если ваш прогноз подтвердится.

Лаури Роогас ожидал долго, но на бюро его не пригласили. Хельви извинилась перед ним и попросила не обижаться. Потом было неловко. Что подумает Роогас о ней и о всем райкоме, когда услышит, что произошло на заседании бюро!

— Я категорически против того, чтобы люди, подобные Роогасу, воспитывали подрастающее поколение.

Это заявление Мадиса Юрвена поразило Хельви. Она не могла понять, почему он так говорит.

Юрвен все время прерывал выступление Пыдруса, который характеризовал Лаури Роогаса, как раненного на войне офицера запаса, обладающего педагогическими способностями.

— Роогас — офицер буржуазной армии. Его жена в Швеции или в Канаде.

— Товарищ Роогас стал майором Красной Армии. Он сражался за советскую власть и живет в Эстонии.

Утверждения Пыдруса не поколебали Мадиса Юрвена.

— Советскую молодежь должны воспитывать чистые, без каких-либо пятен люди. Если вам угодно, то, хотя бы из профилактических соображений, мы должны закрыть двери учебных заведений перед роогасами, то есть перед людьми, пропитанными старой идеологией. Пусть работает в другом месте.

— Но разве можно ради профилактики не доверять честным людям?

Юрвен отрезал:

— Партия учит нас никогда не забывать о бдительности.

Благодаря настойчивости Пыдруса и тому, что он взял на себя всю ответственность, из проекта решения вычеркнули пункт, предусматривавший освобождение Роогаса от работы.

Заседание бюро пробудило в Хельви двойственные мысли. С одной стороны, она пыталась понять Юрвена, непрерывно призывавшего к бдительности, яростно критиковавшего тех, кто, по его мнению, отступал с принципиальных позиций. С другой стороны, все казалось ей непонятным. Лаури Роогас — человек прямой, он уже в сороковом году сделал свой выбор в пользу советской власти. Оттолкнуть его — значит принести только вред…

Приказ о демобилизации был для майора Роогаса совершеннейшей неожиданностью.

Он прочел свою фамилию среди фамилий других отчисленных в запас офицеров и почувствовал, что в голове у него вдруг стало пусто. Потом все вернулось на место, и последние несколько дней он жил странной двойной жизнью. Разговаривал, шутил, распил с друзьями бутылку вина — словно ничего не случилось. И в то же время его терзали вопросы, на которые он не мог ответить.