Виль Липатов: Анискин и Ботичелли. Киноповесть

– Лидия Аниподистовна Сопрыкина, – негромко сказал он, – утренняя дойка пропущена, мальчонка некормленый, собственная корова в стадо не пошла. Я ее возле реки встретил… Это как так?

Полная, буйноволосая и блаженно-пьяная женщина на глазах потускнела: ссутулилась, заморгала, словно собиралась плакать.

– Тебе надо домой бежать! – негромко продолжал Анискин. – Давай, Лидия, вали домой… Я тебя, конечно, как недавно овдовевшую, жалею, но… Вали домой!

В полной тишине женщина поднималась, поправляя одежду и волосы, пошла к дверям, на ходу стараясь отрезветь; она вышла из дверей почти не качаясь. А участковый повернулся к другой женщине, щелкнув кнопками, расстегнул свою неизменную планшетку, вынул несколько листков бумаги. Женщина наблюдала за этими неторопливыми, деловитыми и привычными движениями.

– Я так думаю, Ольга Пешнева, что тебя надо в третий раз на пятнадцать суток оформлять. – Он зловеще помолчал. – А в третий раз пятнадцать суток не дают… Так что тоже – вали домой, а завтра утром приходи ко мне в кабинет. – Он поглядел на часы. – К девяти ноль-ноль приходи в кабинет…

Когда Ольга Пешнева ушла и шаги ее затихли на крыльце, участковый испытующе уставился на картинно красивого парня в форме речника. У него падал на лоб лихой белокурый чуб, тельняшка обтягивала атлетические плечи, брюки были внизу непомерно широки. Голые руки речника были обвиты татуировкой – две змеи.

– От парохода отстали, гражданин, к пароходику припоздали, сердечный? – умильно пропел Анискин и жалобно поморщился. – С горюшка пьете, что от родного пароходика отстали?

– Отстал, – мрачно ответил речник и поднялся. – А вам какое дело?

В нем было метра два роста, ноги оказались могучими, руки висели такие длинные, что страх брал.

– Документы! Ну!

Это было произнесено так, что речник поспешно – даже слишком поспешно! – полез в карман за документами, достал, криво улыбнувшись, протянул участковому, который взял их, но смотреть не стал.

– Через час прошу быть по адресу: улица Набережная, дом шестнадцать! – распорядился он.

Когда и речник ушел на бесшумных, испуганных и чуточку протрезвевших ногах, Анискин на последнего гостя и смотреть-то не стал, а только махнул в его сторону рукой:

– Озеров Иван Иванович зайдет ко мне в девятнадцать ноль-ноль… Проспавшимся зайдет!

Анискин занял свое прежнее место на лавке, спрятал в планшетку бумаги, застегнул кнопки.

– Кто шестой за столом сидел? – спросил он у попа-расстриги. – Где находится в данный момент – это второй вопрос?

– Пошел ты от меня, Федька, – вдруг добродушно проговорил поп-расстрига. – Никого шестого не было…

– Ах, не было!

Анискин подошел к грязной и темной занавеске, которая отгораживала печку, медленно раздвинул.

– Вера Ивановна Косая! – фальшиво удивился он. – А ты-то как сюда угораздилась? Водку ты сроду не пьешь, по мужикам не бегаешь – ты-то чего здесь обретаешься?

Вера Ивановна Косая молчала. Лицо у нее сейчас было ласковое, улыбающееся, родственное по отношению к участковому.

– Федор Иванович, родненький, хорошенький мой, да никак я сюда не попала, – запричитала она. – Ты, дяденька Анискин, миленький ты мой, зазря даже и говоришь, что я здеся обретаюся… Да меня здеся, миленький ты мой, сладенький ты мой, вовсе и нету… Я только бежала мимо, голос Лидкин услыхала, дай, думаю, забегу, как она мне три рубля должная. Только забежала, а ты… А ты и пришел, родненький мой! Ты, значит, пришел, а я – прятаться, как тебя очень боюсь, как ты ко мне завсегда злость имеешь, а за что – и сама не знаю…

– Врет! – вдруг крикнул поп-расстрига и с размаху ударил кулаком по столу. – Это она ко мне прибежала… Я на Верке жениться хочу, у нее денег – полный сундук!…

Косая всплеснула руками:

– Вот брешет-то, вот брешет-то! Да чтобы я за такого пьянюгу замуж вышла… Это ведь с ума сдвинуться можно!

Васька Неганов совсем рассвирепел.

– Выйдешь! – заорал он оглашенно. – У меня план такой, чтобы на тебе жениться и все твои тысячи пропить…

Перепалки Косой и Неганова участковый уже не слушал. Он сел на скамейку еще тогда, когда Косая начала свои длинные причитания, и теперь сидел неподвижно. Он так напряженно думал, что вместо глаз остались одни щелочки.

– Ничего в ум взять не могу! – наконец прошептал себе под нос участковый. – Чего же здесь обретается Верка Косая? Чего она здесь торчит, когда у Васьки сроду больше червонца не было? А? Я вот тебя спрашиваю, Анискин, чего здесь Верка Косая обретается, от тебя, Анискин, прячется? А?!