Георгий Шолохов-Синявский - Волгины

Алексей наклонился, обнял его.

— Ну, як, Олексий Олексович, доволен ты своим батькой? — спросил, улыбаясь, Павел.

Леша прижался к отцу.

— Ну, бачу. Все в порядке!

— Лешенька, — взволнованно сообщил Алексей. — А ведь завтра приедет твоя мама… Мама, которая никуда не уедет от тебя и всегда будет любить.

Взгляд Леши беспокойно заскользил по лицам окружающих его взрослых. В его мозгу еще теплилось слабое воспоминание о Парасе, так загадочно исчезнувшей неведомо куда. Прошел год, и черты ее сгладились в его все время развивающейся, накапливающей новые впечатления памяти. Образ матери слился в его воображении во что-то неопределенное, светлое, неясное.

— Так кто к нам завтра должен приехать? — спросил Алексей.

Леша потупился, обвел всех недоуменным взглядом, ответил:

— Завтра приедет мама… мама Нина…

— Вот молодец! — похвалил Алексей.

Павел крякнул. Тетка Анфиса вздохнула, увела мальчика в другую комнату.

— А почему бы не сказать ему правду? — спросил Павел.

Алексей задумался, потом ответил:

— Пусть окрепнет и подрастет. Стоит ли наносить такую царапину на душу ребенка? Да и не лучше ли, чтобы он был уверен, что Нина Петровна — его настоящая мать.

Вечером Алексей и Павел сидели на балконе, среди старых плошек и ящиков с высохшей повителью, и тихо разговаривали.

Сумерки уже затопляли внизу слабо освещенную улицу. Приглушенный шум докатывался из глубины города. Братья уже рассказали друг другу обо всем, чем жили в этот последний военный год. Разговор угасал, но каждому хотелось высказать еще какую-нибудь мысль, которая наиболее исчерпала бы то чувство гордости и удовлетворения, какое владело ими в ту минуту.

Павлу хотелось все время говорить о своем совхозе, о предстоящем выведении новых сортов пшеницы, о высадке виноградных чубуков, о новой конеферме, которую он основал в этом году. Алексею еще раз хотелось рассказать, как в течение полугода люди, преодолевая огромные лишения, восстановили основные сооружения новостройки и сейчас прокладывают новую, спроектированную во время войны многокилометровую трассу.

— Нелегко было, Павлуша, вначале, — после минутного молчания вновь заговорил Алексей. — Приехал я на заброшенную новостройку, увидел разор и ужаснулся: все надо строить с начала. А с чем и как? Того нет, другого не хватает. А люди не терпят, подгоняют: давай то, давай другое, ждать не можем… И вдруг откуда все взялось! Стали мы получать все прямо с заводов… И рельсы, и шпалы, и брусья, и всякое оборудование… Наряд за нарядом, вагон за вагоном. Оказалось, пока мы воевали, партия и правительство уже думали о том, что после войны понадобится.

Павел слушал брата молча и только поддакивал в знак полного с ним единомыслия. Братья, как все много пережившие люди, участники и творцы всего совершенного страной, говорили о будущем так, словно оно уже было в их руках. Они чувствовали себя полными хозяевами этого будущего, заботились о нем, болели за него душой.

Павел опять, заговорил о совхозе, о его завтрашнем дне, и все, что относилось к довоенной его жизни с ее успехами, достижениями и ошибками, упоминалось им в слегка снисходительном тоне.

— Довоенного уровня в совхозе мы достигнем скоро, в этом я уверен. Но довоенный уровень разве нас устроит? — говорил Павел. — Конечно, наш совхоз был передовой, но ошибок и стихийного подхода к земле и агротехнике у нас было немало. Стыдно даже вспомнить, Алёша, ей-богу. Взять хотя бы борьбу с засухой или животноводство; разве мы полностью решали у себя эти задачи? Земля родила — иногда меньше, иногда больше, а в общем хлеб сдавали… На хорошей технике выезжали. Тракторов да комбайнов у нас было уйма. Разбаловались мы, допускали небрежную обработку полей, недостаточно четко планировали посевную площадь. Ну, а теперь придется это дело крепенько перестраивать. Партия и правительство укажут, да и сами люди не будут довольствоваться старым. И так во всем…

— Да, шагать придется быстренько — побыстрее и пошире, чем до войны, — согласился Алексей.

Послышался шорох, дверь отворилась, и на балкон вышел Прохор Матвеевич.

— О чем вы тут совещаетесь, сынки? — спросил он.

— Вот обсуждаем, куда после войны жизнь повернуть, — живо ответил Павел.

— А куда же вы ее будете поворачивать? — присаживаясь на скамейку, спросил Прохор Матвеевич. — Этот вопрос и меня, старика, интересует. Мир-то завоевали, а для чего, скажи-ка, Алешка? Не для того же, чтоб на печке сидеть?