Георгий Шолохов-Синявский - Волгины

Он оставил машину внизу, на лесной дороге, взобрался на бугор и долго сидел на нем, глядя вниз на ферму.

Перед ним вновь проносилось все, что пережил он тогда, в то грозное, страшное воскресенье.

Алексей сошел вниз и вдруг услыхал за деревьями людские голоса.

Он обрадованно окликнул:

— Эй, кто тут?

Звонкое, как в огромном пустом зале, отозвалось ему эхо.

Кусты зашевелились, из-за них вышли трое в сильно поношенной одежде, обветренные, крепкие, с лесным густым загаром лицах. Один, пожилой, бородатый, с недоверчиво сердитыми глазами и лопатой в руке, оглядел Алексея с ног до головы.

— Кто такие? Откуда? — спросил Алексей.

— Мы из поселка. Из железнодорожного. Червей тут для рыбного клева копаем.

— Поселок еще существует? — удивленно спросил Алексей.

— А как же! Живем… Ждем вот, когда дорогу придут отстраивать.

— Я вот как раз приехал строить, — просто сказал Алексей.

— Да неужто? А кто же вы такие будете? — недоверчиво спросил пожилой рабочий.

— Потом узнаете, — ответил Волгин. — Значит, есть в поселке народ?

— Есть.

— А как же при немцах? Где были?

— По селам жили да по лесам. А теперь опять пришли. Работать-то надо.

— Что ж… И будем работать, — весело пообещал Алексей. — И мост опять поставим. И рельсы положим.

Вдруг бородатый шагнул к нему, пристально вглядываясь в его лицо, и громко, так, что эхо раскатилось по лесу, вскрикнул:

— Товарищ начальник! Товарищ Волгин? Да не вы ли это?

Алексей невольно отступил, теперь не менее изумленно вглядываясь в неясные черты пожилого рабочего. «Кто же это?» — силился вспомнить он. Окладистая борода и седина, повидимому, сильно изменили лицо рабочего.

— Товарищ начальник! Да ведь Никитюк же я! Помните? Никитюка из бригады мостовиков! — Рабочий, видимо, едва сдерживался, чтобы не броситься к Алексею и не обнять его.

Но Алексей уже сам подошел к нему, протянул руку.

Неужели Никитюк? Вот не ожидал. Ну, здравствуйте, товарищ Никитюк. Хорошо, что встретились. Оказывается, кое-кто жив из старой гвардии…

— Живы, живы, товарищ начальник. Многие живы, — захлебываясь от переполнявшего его восторга, вскрикивал Никитюк. — Тяжеленько было тем, кто не отступил, а все же выжили…

— Ну, если народ жив, стало быть, построим. И не одну дорогу. Верно?

— Верно, товарищ начальник! — подхватил Никитюк.

— А если верно, то можно и за дело! — твердо сказал Алексей. — Ну-ка, садись в машину. Проедем, поглядим, посоветуемся. Можешь ехать?

— Могу, товарищ начальник. С превеликой охотой, — обрадованно согласился Никитюк. — Вы копайте тут, — обратился он к застывшим в изумлении товарищам, — а мне, видать, теперь не до червей и не до удочек. Видите, с товарищем начальником надо ехать.

Машина с Алексеем и Никитюком с ревом выбралась на лесную, уже знакомую дорогу.

— Куда в первую очередь? — спросил Алексей спутника.

— Пожалуй, что к мостам, — сказал Никитюк, принимая важный вид. — Мосты — это первейшее дело. С них и надо начинать.

— А мостовиков много осталось?

— Найдутся. Кликну клич — враз съедутся. Да и на месте кое-кто остался. А то напишу — своих старых товарищей земляков, которые в эвакуации, созову.

— Дело. А из инженерных работников есть кто-нибудь?

— Еще нету. Вот ждем. Сказали: не нынче — завтра приедут.

Алексей вспомнил, что в Москве ему обещали немедленно выслать восстановительный поезд и бригаду инженерно-технических работников.

Он продолжал спрашивать Никитюка обо всем, что касалось дороги, и тот рассказывал ему о многом, о чем не удалось узнать в обкоме.

Иногда Алексей останавливал машину, вылезал из нее, взбирался на поросшую давно не скашиваемой травой насыпь, шагал по развороченному щебню полотна с вывернутыми и разбросанными шпалами. Никитюк не отставал от него. На многих участках рельсов совсем не было: оккупанты, повидимому, сняли их в начале войны и вывезли в Германию; на других перегонах рельсы были взорваны.

— Как только прослышали гады, что Советская Армия двинулась к границе, так и начали коверкать, все уничтожили, поломали, — с гневом рассказывал Никитюк. — Это ж где теперь столько рельсов да шпал наберешься?

— Все будет — и рельсы и шпалы, — уверенно пообещал Алексей.

Он размашисто шагал вдоль бровки, немного сутулясь, как бывало ходил под огнем по солдатским тропкам и ходам сообщений к переднему краю.

Энергичное, с выдающимся вперед упрямым подбородком лицо его было строго. Разрушения и опустошения на дороге вызывали в Алексее нетерпеливое желание поскорее убрать весь этот хлам и лом и двинуть людей на восстановление.