Георгий Шолохов-Синявский - Волгины

Пискливый голосок Тамары вывел Таню из необычного душевного состояния. Тамара и здесь осталась верна себе: отвечая генералу, она спуталась и чуть не фыркнула, чуть не опозорила весь санвзвод.

— Медаль «За отвагу». Вместе с Орхидором, — успела она шепнуть, вернувшись в строй, став рядом с Таней.

Вручив ордена и медали остальным бойцам, Красную Звезду Нине Метелиной, член Военного совета произнес поздравительную речь.

Говорил он скупо до сухости, но и такие слова казались слушающим людям значительными. В них ничего нельзя было заменить, как в словах приказа.

Еще более короткую, но взволнованную речь произнес Алексей. Он сказал всего несколько слов, ставя в пример лучших бойцов и командиров.

— Гвардейцы! — сказал он. — Завтра вы пойдете за границу. Держитесь там так же порядочно, мужественно, справедливо, чтобы о вас говорили: «Вот воин Советской Армии!» Чтобы ни один человек не послал вам упрека в недостойном поведении, в трусости, в своекорыстии, чтобы знамена наши остались такими же чистыми, как всегда! А теперь пожелаю вам боевых удач! Путь вам добрый, гвардейцы!

Алексей чуть не сказал, что завтра он уже не пойдет с ними дальше, Что никогда не забудет своих боевых друзей, но сдержался: пусть эти слова навсегда останутся в его душе.

…Когда он освободился и вышел из политотдела, награжденные уже разъезжались по своим частям.

Алексей услышал голоса Тани, старшины Коробко и Тамары, шум заведенного мотора.

— Поздравляю вас, товарищ старшина, с наградой, — пищала в сгустившихся потемках Тамара.

— Ох, Тамарочка, да и вас также, — гудел Коробко. — Я б вам за вашу храбрость разве такую награду дал? Я бы вам Героя присвоил…

Тамара захохотала:

— Как жаль, Орхидор, что вы не командующий.

— Да я ж им буду, Тамарочка. Вот ей-богу, — добродушно отшучивался старшина.

Алексей окликнул сестру.

— Ну, Танюша, — сказал он, когда она подошла. — Поздравляю тебя, сестричка… А меня вот отзывают из армии.

— Что? Отзывают? Зачем?

Таня с минуту помолчала, ошеломленная, потом добавила не то с радостью, не то с сожалением:

— Впрочем, я этого ожидала, Алеша. Ну что ж… Пожелаю тебе удачи. Нетрудно догадаться, на какую работу тебя отзывают.

Она понизила голос:

— Нине Петровне сказать об этом?

— Я сам скажу, — ответил Алексей.

Даже в прощании чувствовалось, как время изменило их.

— Ты за меня не беспокойся. Надеюсь, скоро увидимся, — сказала Таня.

— Не сомневаюсь, — уверенно ответил Алексей.

Таня первая нарушила сдержанность, кинулась на шею брату и заплакала…

— Вот тебе и раз! Так хорошо вела себя — и вдруг… — пожурил Алексей сестру, целуя ее.

— Не могу, Алеша, не могу, — всхлипывала Таня. — Все разъезжаются, все нас покидают. А ведь сколько еще воевать!

— Ну, успокойся. Все будет хорошо.

Сердце Алексея сжималось от жалости к сестре. Как не хотелось ему отпускать ее одну в долгий, еще не пройденный до конца путь!

Простившись с Таней, Алексей вернулся в комнату, где происходило вручение орденов. Там было пусто и тихо. Член Военного совета и комдив уехали, офицеры разошлись…

Небывалая грусть охватила Алексея.

Он долго стоял посреди тускло освещенной комнаты, задумавшись…

В политуправлении фронта все документы о внесрочном увольнении из армии гвардии полковника Волгина были готовы, и Алексею оставалось только взять их и выехать в Наркомат путей сообщения, куда его вызывали.

Итак, Алексей вновь становился гражданским человеком.

Сдав дивизию новому начальнику политотдела, Алексей распрощался с Ниной, Гармашем, Дудниковым, Хижняком, со всеми, с кем было возможно. В последний раз он объехал вновь вступавшие в бой полки.

Начпоарм Колпаков дал Алексею свой запасный «виллис», и Алексей рано утром по ужасающе разбитой, усеянной брошенными немецкими машинами, орудиями и танками дороге выехал в Минск, а оттуда — самолетом вылетел в Москву.

Авиаистребительный полк Чубарова потерял в последних боях трех человек. Погиб по неосмотрительности, поддавшись безрассудной храбрости, Валентин Сухоручко. Во время воздушного боя он увлекся преследованием «Мессершмитта», оторвался от своей группы, потеряв прикрывающего «ведомого», попал в тиски девяти «фокке-вульфов» и, сражаясь, нападая до конца, сбив двух немцев, сам, изрешеченный пулями, загорелся и упал где-то в расположении войск врага. Уехал в госпиталь тяжело раненный Толя Шатров, выбросился из горевшего самолета на парашюте Нестор Клименко и был расстрелян в ста метрах от земли фашистским ассом.