Георгий Шолохов-Синявский - Волгины

Однако по озабоченному лицу капитана Глагольева Алексей заключил, что в его отсутствие был получен какой-то новый приказ.

— Сколько людей прибыло? Все вызванные явились для получения наград? — спросил Алексей.

— Все, товарищ гвардии полковник. Вам пакет из политуправления.

Алексей вошел в свою комнату, в которой жил и принимал людей, вскрыл пакет, прочитал:

«Приказываю сдать политотдел прибывающему полковнику Горбаневу, самому явиться 25 июля с. г. в Политуправление фронта по вопросу, связанному с отзывом из армии по указанию ЦК ВКП(б)».

«Ну что ж… В добрый час», — подумал Алексей и, испытывая радость и в то же время сожаление, что сегодня же придется прощаться с фронтовыми людьми, вышел из комнаты.

Таня стояла в шеренге рядом с Тамарой и Ниной Метелиной. Иван Дудников, Микола Хижняк, старшина Коробко и автоматчик Гоголкин замыкали правый фланг. Получавших награды было человек тридцать: разведчики, пулеметчики, повозочные, санитары. Комната была небольшая, шеренга выгнулась четырехугольником вдоль стен.

На покрытом потертым бархатом столе светила большая керосиновая лампа. За столом стояли член Военного совета армии, с впалыми желтоватыми щеками и черными, болезненно мерцающими глазами, комдив Богданыч и начальник политотдела Волгин.

В комнате было тихо. Слышался только шелест бумаг, переворачиваемых капитаном Глагольевым. Член Военного совета оглядел шеренгу, остановил на мгновение взгляд на Тане. Таня почувствовала, как щекам ее стало горячо, кровь так и прихлынула к ним, а сердце неистово заколотилось.

И почему она так волнуется? Что тут особенного! Выйдешь на шаг вперед, примешь левой рукой награду, правую оставишь свободной для рукопожатия, ответишь «Служу Советскому Союзу!» и вернешься в строй. Право же, все очень просто и волноваться не из за чего…

А все-таки, что она совершила? Что привело ее в эту комнату и поставило в шеренгу героев?

Перед Таней опять замелькали лица вынесенных с поля боя людей — пожилых и молодых, сердитых, бранчливых и беспомощных, смягченных страданием. Как иногда было тяжело с ними, и не всех Таня одинаково сильно жалела, потому что все они были разные люди.

Тамара легонько толкнула под руку локтем: гляди! Как всегда, подруга была спокойна; ее трудно было удивить и чем-нибудь взволновать.

Ее и сейчас смешило то, как старательный капитан Глагольев, у не спеша, выкладывал на стол белые коробочки орден к ордену, медаль к медали…

Таню на минуту отвлекли приготовления Глагольева.

Начальник политотдела наклонился к члену Военного совета. Тот кивнул головой, шепнул:

— Можно вызывать.

— Гвардии сержант Дудников! — выкрикнул капитан Глагольев.

Дудников вышел. Кончики его светлых прокуренных усов были тщательно подкручены.

Как изменился он за три года! Пропеченное солнцем сухое лицо его все изрезано морщинами, скулы резко очерчены, выпирают, но серые, умные глаза смотрят твердо, уверенно — обычный взгляд старого бывалого солдата.

«До свидания, Дудников, — мысленно обратился к нему Алексей. — Желаю тебе довоевать до конца и вернуться домой».

— Правительство и народ благодарят вас, гвардии сержант, за то, что вы честно несли звание бойца Советской Армии! — сказал член Военного совета, — От имени Президиума Верховного Совета вручаю вам орден боевого Красного Знамени. Поздравляю вас.

— Служу Советскому Союзу! — важно ответил Дудников. — Бил фашистов, бью и буду бить!

Генерал пожал ему руку. Дудников весело взглянул на Алексея, пошел на место неторопливо, тяжеловатым шагом.

Вышел Хижняк, за ним автоматчик Гоголкин, потом старшина Коробко.

— Вот умора, — шепнула озорная Тамара, и Таня локтем ощутила, как напрягается от сдерживаемого внутреннего смеха ее тугое тело.

Старшина Коробко стоял перед генералом, плечистый, грузный, багровый от смущения.

Он неловко взял коробочку с медалью «За отвагу» и с таким видом, как будто и такой скромной награды не заслужил, сбившись с шага, вернулся на место.

Наконец очередь дошла до Тани, Она вышла, не чувствуя ног, словно теплая волна вынесла ее. Член Военного совета говорил ей что-то о мужестве, о героических советских девушках, о комсомоле, о достойном поведении в бою, но она плохо его понимала. И только став в шеренгу, опять увидела лица командира дивизии, члена Военного совета и брага. Только в эту минуту она осознала до конца, что все это значило для нее…