Иван Дроздов - Радуга просится в дом

Молодой всегда остается молодым. Даже в официальной обстановке. Главный инженер смотрел на Катю, ждал, когда она заговорит, а сам незаметно для себя, помимо своей воли любовался девушкой.

— Мне нужен Белов. Писатель.

— Что-нибудь случилось? — Нет, нет… Просто, очень нужен.

— Павел Николаевич в лаве. Кажется, на втором участке. Сейчас мы его разыщем.

И он нажал кнопку селектора.

Кате пришлось ожидать долго, пока наконец в кабинет главного инженера вошел Белов. Он вошел черный, непонятный, чужой. Но все-таки это был он, Павел Николаевич. Катя повеселела; внутри словно разжалась пружина, державшая нервы в напряжении. Впервые она увидела Павла Николаевича в такой «обыкновенной» рабочей обстановке, и в эти минуты он сделался ей ближе. Прежде она видела Белова опрятно одетым, веселым, — он казался солидным, важным человеком. Она сторонилась, если он хотел идти с ней под руку, не позволяла прикоснуться к себе даже в те редкие минуты, когда они оставались вдвоем и он говорил ей ласковые слова. Теперь ей хотелось самой подойти к Белову, взять его за руку.

— Катя?.. Что тебя привело сюда? — удивился Белов. Они вышли в коридор, и здесь Катя залпом рассказала всю историю с Сергеем.

— Заварила кашу! — протянул Павел Николаевич, поправляя шлем. Но потом решительно взмахнул рукой, сказал:

— Делать нечего, пойдем к профессору Зарайскому.

Дом бабы Насти неожиданно опустел. Зинаида Николаевна получила какое-то письмо и, бледная, расстроенная, засобиралась домой. Она улетела в тот же день в Москву, прихватив с собой Майю. Сыну сказала: папа заболел, вызывает домой.

— А зачем Майю берешь?

— Так надо, сынок. Мы скоро вернемся.

Бабу Настю просила присмотреть за Сергеем, хорошо его кормить. А сама все бегала, суетилась.

— Вы не убивайтесь, — говорила баба Настя.

— Бог даст, минет беда, обойдется.

Сама жалела Зинаиду Николаевну. Думала: «Вот ведь человек! В Москве живет, наряды дорогие носит, а счастья нет. Беда глаз не имеет, косит без разбора».

Но ни Сергей, ни баба Настя не знали истинной причины спешного отъезда Зинаиды Николаевны и Майи. Причина была в другом: Майя получила повестку явиться в Московскую прокуратуру по делу Яна Неизвестного. Надо было выручать Майю.

Баба Настя осталась с Сергеем. Ей было нехорошо, неловко вспоминать прощание с Зинаидой Николаевной, выслушивать ее обещания «все оплатить», «не обидеть». Зинаида Николаевна, собирая вещи, поторапливая Майю, ни о чем другом не говорила с бабой Настей, как только о деньгах, о плате за труд, за хлопоты. Баба Настя, помогая гостям укладываться, слабо оборонялась: «Будет вам, Зинаида Николаевна… Да разве за деньги…» Ей было совестно и перед собой, и перед Сергеем, который слышал все и, как показалось бабе Насте, не одобрял назойливый разговор о плате, он даже несколько раз останавливал мать, но мать его не слушала. Зинаида Николаевна не знала, как она больно ранит сердце старой женщины упоминанием о деньгах, о плате, будто баба Настя только и ухаживает за Сергеем из-за денег. А не будь хорошей платы — что же она, бросила бы, что ли, Сергея?.. Или не приготовила бы обед, не подала бы воду, полотенце?.. «Как они понимают, эти москвичи?» — причитала мысленно баба Настя и покачивала седой отяжелевшей головой, всплескивала узловатыми руками. Ей и ухаживать за ним не в тягость, и веселее в доме — все живой человек! А он ласковый, Сергей, веселый — даром, что больной. Так же вот, бывало, сын: сидит за столом, делает уроки, а потом вдруг откинется на спинку стула, запоет песню. Или крикнет в раскрытое окно: «Мам, что ты там делаешь?» А баба Настя скажет: «Помидоры поливаю, сынок. Скоро закраснеют».

Воспоминания о сыне всегда кончались слезами. Иногда покатятся слезинки по морщинистым щекам бабы Насти — она смахнет их платком. Выйдет на улицу, забудется. А в другой раз что-то оборвется внутри и польют-польют горючие слезы… Тогда баба Настя сядет в укромный уголок и плачет до тех пор, пока не выплачется. Высохнут слезы — легче станет на душе, и вновь силы в ногах появляются. Баба Настя снова принимается хлопотать по дому. Сегодня она готовит обед — бульон из молодого цыпленка. Жирного, наваристого. И еще мешает творог со сметаной, разливает по чашечкам мед — майский, цветочный, белый из акаций. В старину, бывало, такой мед больным давали. Редкому не помогал.

— Бабушка, когда обедать будем? — спрашивает Сергей.

— Или проголодался? — ласково говорит баба Настя. Аппетит Сергея радовал старую женщину. «Значит, на поправку дело пошло», — думала она.