Василий Каменский - Василий Каменский . Проза поэта

И не слыхать пения птиц.

Однако мне ничуть не было больно.

Да, я любил лето, но я любил и осень.

Осенью было много охоты, и, главное, мне нравились осенние золотые одежды, которые спадывали, и та, какая-то особенная, высокая-высокая, безвоздушная прозрачность воздуха.

Кроме того, мне нравилось ходить по земле, усыпанной желтыми листьями и красными — они так приятно пахли осенней землей и мягко шуршали под ногами.

Я принес вчера также массу красной рябины Пичу и себе, — любим ее одинаково. Пич страшно обрадовался рябине и с усердием принялся за нее.

Я насбирал немного и брусники бело-алой, и фиолетовой черники.

Завтра прибежит Иоиль, — вот уж посбирает ягод, грибов — только ешь на здоровье.

В заречных лесосеках еще есть много малины — он побывает и там.

Утром сегодня я поставил в узинах речки три морды и потом спустился с удилишками на плотике, до омута.

Клев был плохой. Выудил одного только хорошего красноперого окуня да толстомордого язька, а остальное — незрящая мелочь.

Морды не смотрел — повременю еще.

Сейчас я пишу на нарах. Под нарами спит Росс, а Пич все возится с красной рябиной и посвистывает про себя.

Погода шемашится.

Целый день сеял дождик. По небу без конца тянулись серые тучи.

Мы сидели в землянке.

Я и Иоиль были заняты тем, что стругали из лучины спицы для нового птичьего садка…

Росс от безделья лизал свои толстые лапы и посматривал на нас.

А Пич вполголоса, но с азартом рассказывал нам какую-то замечательную историю из своей жизни.

И по тому, как он мигал глазами, и по тому, как он мечтательно держал набок свою голову, мы решили, что он сам выдумал эту историю и заврался без всякого стеснения.

Но ведь, во-первых, — была мокрая погода, а в-последних, — Пич действительно мог похвастаться молодостью — и это ему простительно.

Мы слушали его сколько могли.

Потом наступила наша очередь.

Иоиль рассказывал про русалок:

— В деревне Митревна баяла, быдьто русалчата в болшущих омутах водятся и быдьто в озерах тоже, вот ей-бог. Только в озерах мене — они щук пужаются. И в озерах дно бывает, а в омутах дна нету — там им вольно. Только у нас русалки маленькие, как девчонки. Зато, бают, ох, какие баскущие: волосы-те зеленые до пяток, глаза-те круглые, как блюдечки, и на шее у всех бусы-бубусы разных, что есть, цветов. Выплывают быдь-то русалки с новым месяцем и играют в разные игры да забавы, а как петухи запоют — они в омут мыряют, вот ей-бог. Лонись это мы с Ондрийком-Мякинником собирались пойти посмотреть на русалчат. Ладно. Днем-то сговорились, значит, а, как ночь пришла, Ондрийко сдрефил, испужался, а я один не пошел, ну их… Может…

Иоиль с легким намеком взглянул на меня. Пришлось, конечно, пообещать ему сходить к омуту, как только народится новый месяц.

А дождь шел, шел, шел.

Я стругал спицы, жевал стружки и поглядывал на серое небо.

В окошко тупо постукивали дождинки.

Дождливое состояние в конце концов подействовало на душу: я начал раздумывать о скуке старой девы. Нашел эту мысль ничуть не хуже погоды и запел одну подходящую песню.

Запел нарочно медленно, однотонно, слегка подвывая:

Почти полмесяца шли дожди, зато после целую неделю я не мог выбраться из лесу, потому что пришли дивные, ясные дни, и я охотился.

Вот теперь настоящая осень — желтая и прозрачная.

Эх-хо! Что делается кругом.

Быстро спадывают золотые одежды со стыдливых березок и лип. Уж много оголенных совсем.

Издалека сквозь фиолетовую сеть верхушек можно красиво видеть алую рябину.

А что творится в птичьей жизни!

Масса уже улетело птах в другие заморские, теплые края. Остались только запоздалые, далекие путники и теперь торопятся страшно. Перелет их в разгаре.

Летают семьями, собираются в стаи, на поедях о чем-то звонко толкуют, улетают.