Василий Белов - Все впереди

— А ты знаешь, что Бриш каждую неделю шатается по Колпачному переулку?

Медведев остановился:

— Откуда ты знаешь?

— Вся Москва знает об этом. Он давно околпачен. — Иванов схватился за парапет. — Этот колпак нам не пере-кол-пако-вать!

— Мне его жаль! — Медведев спокойно пошел дальше.

— А сына? А дочь? — закричал Иванов. — Ты хочешь оставить их с матерью? Что будешь делать ты?

— Повторяю тебе, я еще не решил! И, пожалуйста, выйди из состояния ощеренности.

— Когда ты решишь, они будут уже в каком-нибудь Арканзасе. Ты предал своих детей!

— Прекрати, говорю тебе! В гневе мы теряем остатки мужества.

— И когда это ты научился говорить афоризмами? Залюбуешься… Это самое сделало тебя таким… жалким?..

— Замолчи! — Медведев остановился и побелел. — Или я врежу тебе…

— Я сам тебе врежу! — тихо сквозь зубы произнес Иванов и, сжав кулаки, напрягая челюсти, придвинулся ближе.

Оба замерли. Они сверлили, пронизывали друг друга глазами. Их обходили, на них оглядывались, а они стояли, готовые броситься друг на друга. Это было как раз посредине моста..

И Москва шумела на двух своих берегах.

Время перемен, если это время действий, требует принципиального и требовательного разговора обо всем, в том числе и о литературе.

Первые отзывы критики и читателей на роман Василия Белова «Всё впереди» не назовешь спокойными. Во многом они оказались несхожими в оценках, подчас взаимоисключающими. Однако вот что интересно: чем они темпераментнее и злее, тем яснее видно, что это реакция на острое социальное содержание романа. Различие мнений объективно как бы подчеркивает остроту противоречий сегодняшней жизни, с безжалостной правдивостью отображенных писателем на страницах отнюдь не пасторального повествования.

В самом деле, рассказ о такой семье, как семья Медведевых, вчера еще дружной, счастливой по общепринятым московским параметрам, радостно устремленной в некое более прекрасное будущее, а сегодня нелепо, непоправимо и словно без особой вины и причины разваливающейся у нас на глазах, вряд ли может быть идиллическим. Не может быть таким, если это рассказ нравственный, — хотя бы из чувства естественного человеческого сострадания к людям, испытывающим боль, муки, унижения. Но, перебирая мысленно все более усложняющиеся от главы к главе отношения Любы и Дмитрия Медведевых между собой, задумываясь над их отношениями с близкими и друзьями, такими, как бывшие одноклассники Миша Бриш и Славка Зуев, жена Зуева — Наталья, нарколог Иванов, разбирая запутанный клубок случайных и преднамеренных интриг между ними, понимая, что и высокие, и низменные устремления героев психологически оправданны и убедительно замотивированы писателем, о чем свидетельствует и то, что роман прочитывается на одном дыхании, вполне отдавая себе отчет в том, что пошлое, несправедливое, гадкое по намеку, а иногда и просто невысказанное, недосказанное слово последовательно и направленно работают в романе на раскрытие авторского замысла, все же не можешь отделаться от странного, нарастающего ощущения холодка в душе — как будто перед тобой открывается бездна и нога уже занесена над ней… Впрочем, это ведь эмоциональное впечатление, со временем оно поизгладится, а вот сознание неотвратимости происходящего надолго останется в памяти.

Внешне первая трещинка-паутинка, которая, разрастаясь, послужит причиной драмы, разлома семьи Медведевых, связана, прибегая к известной терминологии, с возобновлением счастливыми супругами контакта с Бришем, с той приятной услугой, какую Бриш, человек связей, устроил Любе — туристическую поездку в Париж. Для Любы поездка стала своеобразным испытанием обольстительными соблазнами пресловутого «свободного мира» Запада. Пошлая шуточка Бриша, адресованная Медведеву еще в Шереметьевском аэропорту: «Тебе писать расписку или так обойдешься?» (расписка об отъезжающей Любе. — В. Г.) — на первый взгляд, оказалась пророческой. Но как только разгадываешь за этой пошлостью действительные намерения Бриша, еще более пошлые и казуистские, невольно задумываешься: а не будь этой треклятой турпоездки, разве это изменило бы что-то в корне, если московская мечтательница психологически была расположена и к ухаживаниям случайного попутчика, и к заигрываниям Бриша, и к просмотру «сексувок», и ко многому из того, что наконец откроет на нее глаза Медведеву и отвратит его от нее? Или: что изменилось бы в намерениях Бриша отбить Любу у Медведева, не случись, допустим, трагической гибели Грузя и не получи Медведев из-за этого срок? И даже если бы нарколог Иванов не высказал Зуеву своих подозрений в возможной измене Любы, даже если бы эти подозрения в передаче через третьи руки не обрели уверенности факта, разве это предотвратило бы внутренний надлом Медведева, для которого, в сущности, важнее была даже не сама измена жены, а понимание ее готовности к измене?