Георгий Соловьев - Отец

Анатолий полюбил степь. И уже сам стал про себя называть Ксению ласково степнячкой.

«Опять со мной что-то случается, — думал Анатолий, сидя в уже длинной предвечерней тени копны и держа в руках нераскрытого „Дон-Кихота“. — Да нет же! Ничего со мной не случается; я просто очень интересно стал жить. — И вдруг ему вспомнился озябший после грозовой ночи Леонид Петрович Бутурлин, и как он тогда сказал, что для такой лишь рыбалки стоило родиться на свет. — Нет, рыбалка не была тогда для меня случайной, и сейчас в степи я не случайно: и то и другое — это моя жизнь. И мне бы не было хорошо сейчас здесь, если бы я не пожил с Альфредом Степановичем и Леонидом Петровичем на Волге. Это с ними я начал думать так, как думаю сейчас. Но там я только думал, а здесь еще по-настоящему и работаю. И от этого мне особенно хорошо жить. Я тоже не зря родился на свет. И все, что со мной происходит, нужно мне… А что, если бы я не родился, не было бы меня никогда? Значит, для меня тоже ничего бы не было? То есть я никогда бы не жил на свете? Мне бы это было все равно, потому что и меня бы никогда не существовало. Фу, какая нелепица. Я есть, живу, у меня своя собственная жизнь… И как же это хорошо!»

Комбайн уже шел обратно по другому краю необмолоченного поля. Он и трактор сливались в один силуэт издалека, и в самом деле напоминая своими очертаниями корабль. И вдруг в свете низкого солнца над комбайном вспыхнул красный огонек флажка. Анатолий давно заметил неуловимость этого мига, когда вспыхивает флажок, но сколько ни старался, никак не мог уследить за ним. «Так и с человеком бывает. Живет, живет он, и никто не видит, да и сам он не замечает, как в нем нарастает какая-то перемена. И вдруг загорится в нем что-то новое», — подумал Анатолий и пошел навстречу комбайну.

Подъехал за намолотом грузовик и остановился. В эту же минуту к нему подкатил газовский легковой вездеход с брезентовым верхом, и в нем Тольян увидел Вику и Артема.

— Ну что, работяга? — спросил Артем брата, выйдя из машины. — Домой еще не потянуло?

— Да нет.

— А ведь август быстро в работе летит. Твой сентябрь надвигается. К заводу уже ближе надо быть.

— Ох, Артем, я об этом что-то и думать не смел. У нас такая работа тут.

— Понятно, — проговорил Артем, как будто понимал младшего брата лучше, нежели тот сам понимает себя. Он обошел остановившийся комбайн и сказал Алексею Никитичу: — Уж начинаем переводить машины на прямое комбайнирование. Вам же пока быть на обмолоте. Как машина, не устала?

Алексей Никитич сошел с комбайна, и, конечно, от него посыпались жалобы, которые Артем выслушивал, хмурясь и показывая, что понимает нужды комбайнера, да не может же он ему часть за частью весь комбайн на новенький сменить.

Ксения уже не сердилась на Анатолия и попросту передала ему вилы. Забираясь на свое место, Тольян сообразил, что Артем везет Вику в гости к знакомому директору соседнего совхоза.

Освободив бункер, комбайн тронулся, и Артем сел в автомобиль.

— Тольян-то наш увлекся уборкой и домой не думает, — сказал он Вике.

— Уж не приворожила ли его та сероглазая? — делая удивленно-круглые глаза, спросила Вика.

— Может и это быть! Ну что ж, это тоже дело. — Он дал газ, и «сайгак» побежал вперед.

Артем торопился поспеть до заката на центральную усадьбу соседнего совхоза. Оберегая жену, он нарочно поехал самой мягкой и удобной дорогой, но более дальней. Время он наверстывал ходом машины. Впереди остался спуск дороги, а дальше, уже в теснине пшеничных нескошенных полей, дорога, петляя, всходила на новый увал. Вся степь по-вечернему золотилась в бьющих по ней сбоку, почти параллельных поверхности земли, лучах солнца. Такой золотой, щедро рассыпанный свет бывает в степи только вечером после знойного дня; ранним утром он не золотой, а жемчужно-розовый.

Справа от дороги тянулся массив, засеянный подсолнечником. Подсолнухи стояли, как солдаты в частом строю, провожая низкое солнце к закату, равнялись на него, как на проходящего перед строем генерала, согласно повернув к нему свои ярко-желтые головы. Слева редко кустилась тощая и запыленная кукуруза, торча стеблями из рассохшейся в зияющие трещины земли.

— Посмотрел бы Хрущев на нашу кукурузу, — сказал Артем со вздохом, и на его озабоченное лицо словно тоже набежала вечерняя тень.

«Ну что ж, Артемушка, такое уж ваше мужское дело, — думала Вика, чуть заметно улыбаясь. Она очень хорошо понимала, что Артема сейчас печалит не попавшаяся на глаза плохая кукуруза — он думает о ней, своей жене, и тревожится за нее. Уверенность в том, что она задала Артему трудную задачу, что эта задача мучит его, доставляла Вике удовольствие. — Прочувствуй, Артемушка, практически, что у тебя есть жена и дети». У самой Вики было необычайно покойно на душе. Сделав свой решительный шаг, она как жена и мать почувствовала себя свободно за широкой и сильной спиной мужа. Вика была душевно спокойна и оттого, что, приехав к Артему насовсем, она выполнила свой долг жены.