Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Неожиданное гостеприимство немецкого коменданта и удивило, и озадачило моряков, но только один из них понял, что это значило.

Долго сидели матросы, не притрагиваясь к еде, хотя комендант, тоже заметно растерянный, много раз повторял:

— Битте, битте… рус!

По-видимому, никто из этих фашистов не знал русского языка, поэтому, осмотревшись, Сидоренко заметил открыто:

— Скажу вам прямо, ребятки, — недобрый знак… Мягко стелет, паршивец, — жестко будет спать. Чего-то они хотят. А чего — не знаю. Однако поживем — увидим, если конечно, поживем…

После обеда их отвели в казарму, нисколько не похожую на тюремный барак; здесь были койки с матрацами, с подушками, даже с чистыми простынями. У двери встал часовой, которому, очевидно, вменялись также обязанности денщика. Он побрызгал водой полы, подмел и положил на стол сигареты.

— Что вы ни говорите, — заключил боцман удивленно, — а все-таки на свете бывают чудеса.

На острове они прожили трое суток. Неведение и скука томили моряков. Машинист Калинчук сказал с горечью:

— Ну, братцы мои, тоска… Не земля и не море — так, банка какая-то, и мы на банке сидим. Этак месяц посидеть, зеленым, как жаба, от скуки станешь.

Комендор Морозов придумал какую-то игру, суетился, подбирал напарников, но никто играть так и не согласился.

Лишь один человек нашел себе занятие и, казалось, нисколько не грустил. Это был безусый матросик, по кличке Студент. У него сохранились записная книжка и карандаш; он вырывал листок бумаги и, низко склонясь над столом, целыми часами выводил причудливые узоры. Калинчук долго следил за его «работой», потом спросил, что это значит. Аркадий Лялин ответил увлеченно:

— О, это хитрая штука… Это ребусы… Кроме меня, никто их не прочтет.

— Понятно, — сказал машинист печально и отошел от стола. Он постучал себя пальцем по лбу и уже издали кивнул на Лялина. Впрочем, и без этого многие догадывались, что со Студентом неладные творятся дела.

Третьей ночью, когда на дощатом столике у двери догорала сальная плошка, никто из матросов не приметил, как из темени моря, из гулкой пучины сверкнул и сломился о скалы краткий прожекторный сигнал.

Похожая на диковинную рыбу, черная, лоснящаяся от света звезд, подводная лодка всплыла у берега и медленно приблизилась к причалу.

Через несколько минут в казарму, громко стуча каблуками, вошел морской офицер. Вслед за ним проскользнул комендант и еще с порога крикнул испуганно:

— Встать!

Матросы встали и построились вдоль стены, молча глядя на офицера. Он был весь изукрашен нашивками — полосками, треугольниками, крестами, будто его специально отмечали, чтобы не перепутать с другими. Зеленый пластырь крестом лежал на его щеке, и Сидоренко подумал, что уж это — отметка наших.

Два солдата внесли наручники — металлические гроздья браслетов и колец, — и офицер показал, как нужно протягивать руки, потом, усмехнувшись, постучал согнутым пальцем по деревянной кобуре маузера.

Браслеты имели автоматические замки, захлопывались с певучим стеклянным звоном. Когда матросов вели на берег, неотступным эхом за ними следовал этот встревоженный звон. Он утонул с подлодкой в черной морской глубине…

Да, было чему удивляться двенадцати морякам. Их высадили на берег в районе Херсона — с первого взгляда Сидоренко узнал этот плавный, могучий днепровский разлив, надломленную линию горизонта, степную волну кургана, дальние ветряки.

На берегу их ждала машина, крытый черным брезентом грузовик. Среди охранников были четыре офицера, и в том, как они двинулись навстречу матросам, как всматривались в лица пленных, будто стремясь что-то разгадать, опять ощущалась близость тайны — немой, затаенный вопрос.

На тюремном дворе им снова приказали построиться. Пожилой, уже седеющий обер-лейтенант три раза прошел перед строем, осматривая каждого матроса с головы до ног.

Он ни о чем не спрашивал, хотя и в нем легко было различить этот сдержанный и непонятный интерес к морякам. Вскоре пленные поняли: он ждал старшего начальника.

Старший начальник, маленький лысый человек в штатском костюме, быстрый, с легкой походкой, с внимательным и цепким взглядом белесых глаз, прибыл через полчаса и, не замечая ни часовых, ни обер-лейтенанта, торжественно застывших на своих местах, прямо подошел к матросам.

— Мне очень приятно вас видеть, — сказал он по-русски. Челюсть его вздрагивала и отвисала, поэтому выражение лица представлялось то испуганным, то бессмысленно застывшим. — С вами особенно приятно познакомиться, господин Зет.